Смертей от суицидов за последние 10 лет в целом по России стало в два раза меньше. В некоторых регионах показатели снизились в 25 раз. Но, как говорят эксперты, это лишь официальная статистика, которую в стране научились не то чтобы подделывать, а ловко моделировать с помощью введенных в систему подсчета дополнительных показателей. О «закодированных смертях» давно бьют в набат российские демографы, потому что неадекватная оценка масштабов проблемы, по их опыту, только усугубляет ее.
Разные цифры ВОЗ и Росстата
Главный внештатный психиатр Минздрава, директор Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и наркологии им. В. П. Сербского Минздрава России Зураб Кекелидзе заявил, что число суицидов в стране примерно с начала 2000-х имеет тенденцию к постоянному и устойчивому сокращению. «Лет 15 тому назад мы входили в первую тройку по количеству суицидов после прибалтийских республик и после Беларуси, то есть количество суицидов у нас было огромное», – сообщил он на съезде психиатров весной этого года и отметил «определенные положительные сдвиги».
Согласно презентации, представленной Кекелидзе, частота завершенных суицидов в 2019-м достигла уровня, близкого по своей величине (11,7 случая на 100 тысяч человек населения) к низкому по классификации Всемирной организации здравоохранения (до 10 случаев на 100 тысяч человек населения) и только в 20 регионах частота суицидов превышала критический уровень ВОЗ (20 случаев на 100 тысяч населения).
Хотя «Би-би-си» как раз в 2019-м сообщала о том, что Россия – по-прежнему «печальный лидер»: так, в 2019-м по числу самоубийств на душу населения она превышала среднемировые показатели в 2,5 раза (26,5 случая на 100 тысяч человек – против 10,5), выше показатели были только у Лесото и Гайаны (28,9 и 30,2 соответственно). А по мужским суицидам РФ была на тот момент и, похоже, остается на нынешний абсолютным мировым лидером.
То, что данные по самоубийствам, которые приводит ВОЗ, не совпадают с данными Росстата, заметили даже блогеры. Росстат, кстати, утверждает, что за последние десять лет годовое количество суицидов в стране сократилось почти в два раза – с 31 тысячи до 16 тысяч. Причем некоторые регионы показали буквально аномальное снижение страшных цифр: в Сахалинской области всего за 5 лет смертность от суицидов сократилась в 25 раз, в Хабаровском крае – в 6 раз.
Люди стали задумываться
Такие успехи в борьбе с суицидами объясняются чиновниками и работающим на них «стабилизацией жизни в стране». Например, психиатр, кандидат медицинских наук Тамара Дорохова говорила, что одна из базовых потребностей человека – безопасность. «Сейчас в стране наблюдается консолидация общества. Почти каждый в целом ощущает себя в безопасности, гордится своим отечеством, – декламировала Дорохова еще до пандемии. – Хотя еще в 1990-е россияне чувствовали себя неуверенно, многие стремились уехать, а кто-то – даже уйти из жизни».
Провластные эксперты в целом связывают тенденцию со стабилизацией экономики и снижением безработицы. А врач-психотерапевт высшей категории Александр Федорович уверен, что современные люди стали «задумываться о ценности жизни в целом, а в особенности своей». Кроме того, количество самоубийств в стране снижается за счет подростков, так как спецслужбы стали активнее противодействовать «группам смерти» в соцсетях.
Однако «Новая газета» утверждает, что все гораздо проще, но никак не лучше.
Опасная «кривая» статистика
«Параллельно со снижением числа самоубийств растет малоизвестный показатель, о котором чиновники предпочитают молчать, – смерти от повреждений с неопределенными намерениями», – пишет российский журналист, лауреат премии Союза журналистов РФ «Золотое перо России» Сергей Тепляков.
Согласно международной̆ классификации болезней, ПНН – это случаи гибели человека, когда у медицинских и юридических экспертов недостаточно информации, чтобы сделать однозначный вывод об причине: что именно произошло – несчастный случай, суицид или убийство. Так вот, в среднем по России за те 10 лет, пока «официальными счетоводами» наблюдалась устойчивая тенденция к снижению числа суицидов, годовое количество смертей от ПНН выросло на 13,7%. Другими словами, ПНН, по сути, вытесняет в статистике не только суициды, но и убийства, считают российские демографы, давно заметившие эти «несостыковки».
Так, научный сотрудник ВШЭ Валерий Юмагузин еще в 2017-м в «Демографическом журнале» публично сделал вывод: «Преждевременно говорить о снижении уровня смертности от самоубийств и убийств при высоком уровне смертности от ПНН». Более того, это опасно, поскольку «ведет к неадекватной оценке масштабов социальных проблем, которые вследствие этого остаются за пределами общественного и государственного внимания».
Но сравнение динамики смертности от ПНН и самоубийств показывает, власти каких регионов предпочитают смотреть в «кривое зеркало» статистики, а не «в лицо» серьезнейшей проблеме. Юмагузин тогда же выяснил, каково истинное положение региона в рейтинге «самых опасных» субъектов РФ, если помимо смертности от убийств и самоубийств учитывать также смертность от ПНН. В первой десятке таких регионов оказалась Мурманская область, в то время как без учета смертности от ПНН этот регион находится на совершенно другом полюсе, на 76-м месте, и по официальной статистике считается одним из самых благополучных. Другие яркие примеры – это Сахалинская область и Хабаровский край, которые переместились с 61-го и 59-го места на 2-е и 4-е соответственно.
Как сообщил «Новой газете» аналитик института демографии ВШЭ Ильнур Аминов: «Суицид так просто и так резко снижаться не может, как это происходит в некоторых регионах, особенно на Сахалине и в Хабаровской области». Исходя из этого, он сделал вывод, что «это связано с недоучетом».
Кстати, Москву как образец честного подсчета самоубийств привести тоже трудно. В столице смертность от ПНН хотя и не в сотни раз больше смертности от самоубийств, как на Дальнем Востоке, а в 12 раз, и это все равно один самых высоких показателей в стране. Но тем не менее высокий уровень ПНН помогает столице иметь один из лучших показателей по смертности от суицидов – 80-е место.
Журналист Сергей Тепляков замечает, что аномалии в российской статистике становятся еще больше заметны, если сравнить ее с зарубежной. Особенно с теми странами, где есть специальные программы по борьбе с суицидами. В 2018 году официальная смертность от ПНН в России превышала западноевропейскую в 28,5 раза у мужчин и в 16,7 раза у женщин, подсчитали российские ученые.
«Живые жертвы» суицида
Поэтому заявления, что «число самоубийств в России упало до самого низкого уровня за 50 лет», не только не соответствуют реальности, но и позволяют российским властям не бороться с проблемой – ни с ее профилактикой, ни с ее последствиями. А последствия у суицидов серьезные.
«В западных странах есть специальный термин «жертвы суицида». Это – родственники и близкие людей, которые свели счеты с жизнью, – рассказала TRT на русском кризисный психолог Евгения Зимина. – По данным американских исследователей, в результате одного самоубийства остаются минимум 6 «живых жертв», если рассматривать только самых близких суицидента. Но в среднем ранены самоубийством оказываются 32 человека». И даже будущие поколения несут «печать суицида» и готовую «схему действий» в острые моменты, отмечает специалист. Но со всеми этими людьми в России, в том числе из-за «закодированных смертей», никак не работают: «Только если они сами не приходят на прием, что случается редко, поскольку – стыдно, огромное чувство вины, клеймо, общественная стигматиция». И «хорошая» статистика только усугубляет ситуацию.
Как считает психиатр-психотерапевт высшей категории, признанный авторитет по вопросам суицидологии, автор оригинальной программы кризисной психотерапии Геннадий Старшенбаум, текущее состояние суицидологической помощи в России требует принятия срочных мер на правительственном уровне.
Но справедливости ради стоит отметить, что во многих странах мира на самоубийство очень долго смотрели как на проблему, затрагивающую отдельные семьи, а не как на зло, в преодолении которого требуется активное вмешательство государства и общества. Хотя из 183 стран, входящих в ВОЗ, принятая на государственном уровне программа по предотвращению суицидов имеется только у 38 (в их числе Австралия, Израиль и США), то есть примерно у каждой пятой. Однако там, где ее признали, не приходится рисовать статистику и действительно можно говорить о «стабилизации жизни».