В нынешнем кризисе вокруг Украины бросается в глаза тот факт, что самую активную и действенную поддержку ей оказывают не ЕС и его ключевые страны вроде Германии и Франции, а те страны, что либо не входят в ЕС, либо, находясь в нем, имеют весьма проблемные отношения с брюссельскими инстанциями. К числу последних относится в первую очередь Польша, что же касается первых, то это прежде всего пресловутые «англосаксы» — как заокеанские США, так и островная Великобритания, покинувшая ЕС в 2020 году после референдума о Брексите 2016 года. Причем именно Великобритания в последнее время выступает в качестве наиболее решительного союзника той же Украины. Ответ на вопрос о причинах этого видимого парадокса в любой момент может предложить континенталистское направление геополитики, одним из первых и наиболее известных представителей которого на постсоветском пространстве является Александр Дугин. Взяв его на вооружение, он в начале 90-х годов прошлого века скрестил его с евразийской доктриной, зародившейся  в пореволюционной русской эмиграции. Но если «старых» русских евразийцев не особо интересовали континентальные союзы, то Александр Дугин именно их идею заложил в основу своей неоевразийской концепции. Забавно однако, что, выстраивая свою доктрину на противостоянии сухопутных континентально-европейских и евразийских стран морскому англосаксонскому миру, за ее методологическую основу он взял концепцию, разработанную представителем последнего — англичанином Хэлфордом Джоном Маккиндером.

Именно он разработал теорию противостояния Rimland как пространства, чья геополитика определяется его выходом в море, Hartland как пространству, чья геополитика определяется нахождением в центре суши. Деление не носит абсолютного характера, так как морской по своей геополитической природе державой может быть и страна с протяженным сухопутным пространством как США, и наоборот, у континентальной по своей геополитической природе державы, примером которой Маккиндер с Дугиным считают Россию, может быть выход к морю, возможно, даже не одному.

Однако ключевым для их геополитической идентификации критерием, согласно этой концепции, выступает то, через какое пространство с присущим ему способом организации и коммуникации эта страна взаимодействует с миром.

Согласно Маккиндеру, чтобы добиться мирового доминирования, морскому англосаксонскому миру нужно вклиниваться в сухопутное пространство прежде всего Евразии, не допуская ни распространения влияния центральных для своего сухопутного пространства держав, какими он считал Германию для Европы и Россию для срединной Евразии, ни тем более их союза. Тогда, когда не получалось замкнуть такие державы на англосаксонский мир, способом достижения этой цели виделась ставка на так называемые лимитрофы — пограничные пространства, разделяющие эти центры силы.

Именно эту нехитрую концепцию принял на вооружение Александр Дугин, просто поменяв местами плюсы и минусы. И если Маккиндер в середине прошлого века предлагал англосаксам опираться на Восточную Европу с целью создания «санитарной зоны» между континентальной Европой и срединной Евразией, то Александр Дугин с начала 90-х годов прошлого века популяризировал прямо противоположные установки. А именно необходимость союза континентальных, «осевых» держав евразийского материка вроде Франции, Германии, России и Японии с целью нейтрализации поползновений англосаксов и их лимитрофных вассалов.

В этом Александр Дугин фактически продолжал линию не русских евразийцев, а скорее западноевропейских «континенталистов» вроде немцев Меллера ван ден Брука и Эрнста Никиша, бельгийцев Жана Тириара и Леона Дегреля или французских голлистов и «новых правых» вроде Алена де Бенуа. Все они призывали к континентальному союзу против морских англосаксов или атлантистов, который так или иначе должен включать в себя и Россию — либо как его часть (Жан Тириар), либо как союзное ему пространство (Робер Стойкерс).

В связи с этим следует напомнить, что и Владимир Путин не раз призывал к созданию единой Европы от Лиссабона до Владивостока. Однако, как и Александр Дугин, он в таких призывах исходит из того, что ключевые державы Западной Европы — Германия и Франция должны признать территорию бывшего СССР или «исторической России» сферой безусловного доминирования России.

В свою очередь такие страны, как Польша, Чехия, Румыния по определению воспринимаются ими как сателлиты либо Большой России, либо ведущих стран Западной Европы. Фактический раздел Восточной Европы между Западной Европой и Евразией тоже считается приемлемым вариантом, но при двух условиях:

1) Западная Европа должна быть континентально-суверенной, а не зависимой от англосаксов

2) территории Украины и Беларуси при любом варианте должны остаться в сфере влияния России, разве что за вычетом Западной Украины

Геополитический динамизм как ключ к разгадке Помимо идеи о противостоянии морских и сухопутных держав, немаловажную роль в таких воззрениях играет сам взгляд на сущность «осевых» и «лимитрофных» государств. Фактически правом на геополитическую субъектность наделяются только первые, тогда как вторые в этих представлениях обречены на вечную роль их обслуги и инструмента. Характерным примером такого подхода является отношение к Польше, которую дважды делили между собой Россия и Германия, что по мнению «евразийцев» свидетельствует о необоснованности ее геополитических амбиций, если они выходят за рамки роли придатка к тому или иному центру силы или транзитному пространству между ними. Однако если взглянуть без штампов и предубеждений на динамику взаимоотношений «осевых» и «лимитрофных» государств континентального пространства и историю их отношений с англосаксами, откроется совсем другая картина. Например, обнаружится, что в первые века своего сосуществования и конкуренции скорее Россия (Московское государство) выглядела как «лимитроф» в сравнении с Речью Посполитой. Вплоть до того, что земли, которые считала своими первая, периодически входили в состав второй, а в начале XVII века посполитские войска и вовсе некоторое время контролировали значительную часть России, включая ее столицу. Не менее интересно будет выглядеть тот факт, что Иван IV, при котором произошло резкое расширение континентального пространства Московского государства и его фактическое превращение в Россию в очертаниях, напоминающих нынешние, ориентировался именно на Англию и до такой степени открыл страну английскому капиталу, что имел прозвище «английского царя». А привлеченный им английский капитал спустя несколько десятилетий финансировал ополчение Минина и Пожарского в их борьбе с Речью Посполитой. Но, может быть, странные, ломающие «евразийскую» логику союзы «континентальной» России с морскими англосаксами имели место только на заре ее истории, когда еще не прояснилась ее геополитическая сущность? Отнюдь — минимум три раза Россия воевала с центральными державами континентальной Европы в союзе с теми самыми англосаксами, которые по логике континентал-евразийцев являются ее извечными врагами. Первый раз — когда Россия вступила в войну с объединенной европейской армией Наполеона, причем, вступила именно из-за своего нежелания присоединяться к континентальной блокаде Англии. Кстати, сторонником союза с Наполеоном против Англии был предыдущий царь Павел I, убитый в результате дворцового переворота в том числе за это, после чего у власти оказался его сын Александр I, выбравший союз с Англией против Наполеона. Второй раз — в ходе Первой мировой войны в союзе с Англией и США против Континентального блока Германии и Австро-Венгрии. И третий раз — в схожей фигурации, когда СССР вместе с Великобританией и США воевал против стран континентальной Оси (Берлин — Рим — Токио).

Кстати, о Германии, которую континенталистская школа геополитики воспринимает чуть ли не как вечную осевую державу. В каком-то смысле осевым для Европы действительно можно назвать немецкий народ, но что касается Германии как единой страны, то она возникла после многих веков разрозненного существования немецких земельных государств лишь в конце XIX века. Причем, что ее дебют в мировой борьбе в 1914–1918, что репризу 1939–1945, мягко говоря, удачными не назовешь, после чего она, похоже, навсегда отказалась от геополитических амбиций, сделав ставку на экономическое развитие и влияние. К слову, вспомнив про немцев, не лишним будет напомнить, что пресловутые англосаксы несколькими волнами откочевали в Британию именно с территории нынешней Германии, а в крупнейших «англосакских» США не так уж очевидно, кто из кажущихся англосаксами действительно является таковым, а кто этническим немцем, благо, соотношение этих двух этнических групп среди белого населения страны примерно равное. Словом, главная проблема взгляда континенталистов на взаимоотношения англосаксов со странами Восточной Европы — в конспирологизме и мифологизированности. На самом же деле, если что и было традиционно свойственно для английской внешней политики, так это динамизм, в силу которого вчерашние друзья могли становиться сегодняшними врагами, и наоборот. С отношениями англосаксов и России это произошло дважды — когда чрезмерно усилившийся в результате победы над Наполеоном союзник превратился во врага, разгромленного в Крымской войне, и когда после разгрома совместными усилиями Германии и стран Оси началась холодная война с СССР, также закончившаяся его поражением.  При этом Германия (ФРГ) в этой холодной войне превратилась в союзника США и Великобритании.

Конечно, можно сказать, что интерес США и Великобритании к странам Восточной Европы и проекту Междуморья объясняется установками Маккиндера о необходимости не допустить союза между «осевыми странами» Западной Европы и Россией. Но, возможно, причина в другом — ведущие страны Западной Европы в целом демонстрируют упадок политических мышления и воли, в то время как менее развитые страны Восточной Европы хорошо помнят недавнюю советскую оккупацию и мотивированы к тому, чтобы не допустить подобного уже на дальних подступах.

Кстати, их отношения с Великобританией тоже не всегда были стабильными. Например, Великобритания под руководством Невилла Чемберлена сдала Германии Чехословакию, и, скорее всего, сдала бы и Польшу, учитывая наличие сильного пронемецкого лобби в британских верхах. Однако ситуацию изменил приход к власти Уинстона Черчилля, решившего вступить в мировую войну ради «какой-то» Польши, когда она подверглась нападению Германии — пример того, что кардинально меняться могут не только отношения англосаксов с другими странами, но и сама их политика под влиянием внутренних причин.

Поэтому тактически интенсивное взаимодействие Великобритании со странами Восточной Европы, в первую очередь Польшей и Украиной, попросту отвечает сегодняшним интересам этих стран, которые, впрочем, вполне могут когда-то разойтись. В стратегическом же отношении они скорее вписываются в концепцию, озвученную американским геополитиком Збигневом Бжезинским, согласно которой США для поддержания глобальных безопасности и баланса сил должны будут все больше делегировать инициативу новым региональным союзам и опираться на них, а не пытаться решать все мировые проблемы вручную.