Бывший консервативный премьер-министр Соединенного Королевства Энтони Иден, будучи уже на пенсии, в 1970-х часто вспоминал разговор с другим знаменитым консервативным политиком Энохом Пауэллом. По словам Идена, Пауэлл ему сказал тогда нечто такое, чего он не мог понять до сих пор.
Это случилось в конце 1940-х. Консервативная партия тогда была в оппозиции, Иден, на тот момент считавшийся лучшим министром иностранных дел Великобритании в истории, готовил речь и консультировался со своим коллегой по вопросам жилищной политики. «Я рассказал вам все, что знаю о жилье, и вы можете выступить соответствующим образом», – сказал Пауэлл.
«Могу я теперь поговорить с вами о чем-то, о чем вы знаете все, а я ничего не знаю? – продолжил Пауэлл. – Я хочу сказать вам, что на Ближнем Востоке нашими главными врагами являются американцы».
«Знаете, я понятия не имел, что он имел в виду, – размышлял Иден много лет спустя. – И не имею понятия сейчас».
С этой почти загадочной истории начинается одна из самых захватывающих книг по истории Ближнего Востока, написанных за последние 10 лет. Книга британского автора Джеймса Барра «Повелители пустыни: борьба Британии с Америкой за доминирование на Ближнем Востоке» (Lords of the Desert: Britain's Struggle with America to Dominate the Middle East) охватывает 25 лет соперничества между Великобританией и США за гегемонию на Ближнем Востоке.
Барр пишет, что Пауэлл был абсолютно прав. Он был свидетелем напряженной конференции в Касабланке с участием Черчилля и Рузвельта в 1943 году, на которой, как признал глава администрации американского президента, «на нашей стороне было слишком много антибританских настроений». И он ни в коем случае не был единственным человеком, который рассматривал Великобританию и Соединенные Штаты как соперников в регионе. Его политический оппонент Ричард Кроссман после посещения Палестины в 1946 году написал, что американцы представляют «величайшую опасность для британского правления на Ближнем Востоке сегодня».
Это чувство не ограничивалось пределами Великобритании. Двумя годами позже американский шпион Ким Рузвельт, который также служил в Каире в годы войны, вспоминал «времена, когда британские представители на месте, вопреки инструкциям Лондона, делали все, что в их силах, чтобы подрезать своих американских коллег и ... американцев на сцене, каждое действие которых вдохновлялось желанием «сыграть с британцами»»..
Дальнейшая послевоенная история региона лишь укрепила мнение Пауэлла о том, что «на самом деле американцы и британцы на Ближнем Востоке довольно плохо ладят».
Большинство американцев и британцев, как и наблюдателей со стороны, воспринимают особые отношения между Великобританией и США как должное. В конце концов, кажется, будто нет большой разницы между интересами, историей и культурой двух наций, которые по большей части поддерживали либеральный мировой порядок в течение почти двух столетий с помощью доминирующего флота, работающего на ископаемом топливе. Великобритания присоединилась к Америке в ее ближневосточной авантюре в Ираке в 2003 году, что еще больше укрепило мнение о том, что две страны всегда были заодно в отношении Ближнего Востока.
Эта точка зрения, однако, далеко не точна, говорит нам Джеймс Барр. Он утверждает, что Великобритания и Соединенные Штаты были «неизменно конкурентами на Ближнем Востоке, а часто и прямыми соперниками» с 1942 по 1971 год.
Эксперты и ранее выявляли разногласия между Великобританией и Соединенными Штатами на Ближнем Востоке, но они носили скорее эпизодический характер или были связаны с конкретной страной или событием, таким как, к примеру, Суэцкий кризис.
Однако Барр доказывает, что две страны постоянно работали друг против друга, и, более того, вся политика региона в годы холодной войны должна быть рассмотрена через призму этого соперничества. Эта конкуренция, утверждает Барр, в значительной степени сдерживалась общим желанием Лондона и Вашингтона сохранить видимость незыблемого альянса: «до сих пор британское правительство хранит более ста метров файлов о своем союзнике, которые оно предпочло бы не рассекречивать».
Соперничество между США и Британией за доминирование в регионе представляет собой лишь одну захватывающую главу в долгой истории, поскольку Ближний Восток служил ареной конфликта великих держав с начала письменных времен. В первой половине ХХ века Великобритания и Франция были великими державами на мировой арене. «Повелители пустыни» во многом являются продолжением предыдущей книги Барра «Линия на песке: Британия, Франция и борьба, которая сформировала Ближний Восток» (2011), в которой утверждается, что британо-французское соперничество в регионе гораздо глубже, чем ранее считалось. В середине Первой мировой войны они разделили между собой арабскую территорию Османской империи, а после того как выиграли войну, разделили ее на мандаты , которыми они правили большую часть следующих 30 лет. Французы ушли в 1946 году, изгнанные ливанскими и сирийскими националистами, которым тайно помогали британцы. Но ликование от победы у британцев было недолгим, потому что затем последовало новое соревнование с США.
Первоначальный мотив Великобритании для контроля над Ближним Востоком был в первую очередь стратегическим: доминируя в поясе территории, простирающейся от Египта до Ирана, она могла контролировать маршрут между Европой и Индией. Тем не менее, к тому времени, когда обретение независимости Индии в 1947 году сделало это обоснование излишним, британцы уже ухватились за новую причину остаться в регионе – нефть. Доминирование британских компаний в добыче нефти на Ближнем Востоке принесло Лондону жизненно важные доходы, улучшило неизменно плохой платежный баланс Великобритании и позволяло стране защитить себя в случае войны с советской Россией. Вера в то, что нефть была, как выразился один министр, «расточительным активом», который должен закончиться примерно к концу века, если ее раньше не вытеснит атомная энергия (которая, по мнению многих людей того времени, должна была в скором будущем приводить в движение даже частные автомобили), поощряла краткосрочное мышление и, в частности, одну ложную надежду: что британцам удастся противостоять растущему националистическому давлению дольше, чем нефть течет из земли.
Нефть и огромные прибыли, которые она приносила, повлияли почти на все, что происходило после 1947 года в этой истории: они были постоянным источником напряженности между Вашингтоном и Лондоном. По сравнению с британским правительством, которое владело большей частью крупнейшей нефтяной компании, работающей в регионе, и через нее держало долю в другой, Соединенные Штаты казались гораздо менее организованными. Цели правительства США и нефтяной промышленности часто расходились. Как только американцы осознали масштабы вероятных региональных запасов нефти, спекулятивная концессия, полученная американской компанией Arabian American Oil Company или Aramco на добычу нефти в Саудовской Аравии, приобрела новое стратегическое значение.
Саудовская нефть представляла огромный интерес для американцев. Несмотря на то, что США являются крупнейшим производителем нефти в мире, в 1940-х они стали нетто-импортером, поскольку внутреннее потребление резко возросло. Между тем, Британии, Западной Европе и Японии требовалась также много нефти для восстановления разрушенной войной экономики. Британцы же были самыми первыми доминирующими внешними игроками в ближневосточной нефти, получив еще до Второй мировой войны 47,5-процентную долю в Ираке и 100-процентную долю в Иране, в то время как у американцев была лишь 23,75-процентная доля в Ираке и 100 процентов акций в Саудовской Аравии.
Но дело, конечно, не только в нефти. Великобритания и США имели совершенно различные взгляды на регион: первая стремились создать экономические союзы между арабскими государствами во главе со своими бывшими хашимитскими клиентами в Иордании, Сирии и Ираке, последние поддерживали сильных соперников, в первую очередь в Саудовской Аравии.
В то время как краткосрочный подход заставлял британцев агрессивно защищать свои интересы, американцы изначально интересовались коммерцией, что сделало их более реалистичными и гибкими. Под давлением саудовцев с конца 1940-х, которые знали, что могут рассчитывать на поддержку собственного правительства, Aramco согласилась разделить свою прибыль 50 на 50 с правительством Саудовской Аравии. Это не только внезапно увеличило деньги, которые саудовцы могли потратить на продвижение своих собственных региональных амбиций, что вызвало политическую нестабильность в регионе, но и создало прецедент, которому британские соперники американской компании отказались последовать. Этот просчет спровоцировал серию событий вроде национализации Ираном активов Англо-Иранской нефтяной компании в Иране, что, в свою очередь, лишило Великобританию важнейшего имперского актива, а также ее престижа.
Столкновение интересов США и Британии вполне просматривалось еще до окончания военных действий в 1945 году, но британцы в массе своей не воспринимали всерьез американцев как соперников. Они ожидали, что их союзники погрузятся в довоенное состояние изоляции, как они это сделали после Первой мировой войны. Когда же этого не произошло, британцы оказались в конкурентной борьбе с грозным соперником – тем самым союзником, которого они считали своим ближайшим другом.
Возникновение Израиля на землях Палестины послужило для США большим стимулом к своей вовлеченности в регион, а зачастую и к разногласиям с Лондоном: сионистское дело быстро завоевало популярность среди американских евреев, которых как численно, так и финансово нельзя было игнорировать политикам США. В середине 1940-х в Нью-Йорке было в четыре раза больше евреев, чем в Палестине. Как сказал Гарри Трумэн: «Я должен ответить сотням тысяч людей, серьезно относящихся к успеху сионизма. У меня нет сотен тысяч арабов среди моих избирателей». Когда британцы пытались сдержать еврейскую иммиграцию в Палестину, а лидеры США наоборот призывали открыть шлюзы миграции, конфликт накалялся.
Имперские державы успешно начертили границы для стран региона еще десятилетиями раньше, но местные политические институты, опирающиеся на культивирование местных элит, были далеки от стабильности, и будущая идентичность практически всех арабских государств была предметом жесткой борьбы. Таким образом, превращение Советского Союза в глобальную сверхдержаву, активно пропагандирующую коммунизм, представляло собой серьезный вызов и угрозу для американцев. Как другая сверхдержава в новую биполярную эпоху, США были одержимы противостоянием советской угрозе. Их усилия по созданию защитной линии обороны от Турции до Пакистана вступили в противоречие с мнением Великобритании о себе как о естественном имперском центре для руководства таким проектом, что вынудило Лондон продвигать злополучный Багдадский пакт в 1950-х, по сути, в конкуренции с США.
Вероятно, наиболее показательный пример этого столкновения можно было увидеть в Египте, который Британия – и Черчилль в частности – просто не могла заставить себя отпустить. Это вызывало и удивление, и тревогу американцев, которые опасались, что их репутация по всему региону будет запятнана соучастием в имперских безумствах Великобритании. К ужасу Лондона ЦРУ участвовало в националистическом «Движении свободных офицеров» 1952 года, которое привело к власти сначала Мохаммеда Нагиба, а в конечном итоге и Гамаля Абдель Насера. Вашингтон вообще продолжал испытывать странную и сильную симпатию к Насеру в идеологической борьбе, охватившей этот регион в 50-х и 60-х.
Абсолютно безумный сговор Израиля, Франции и Британии по вторжению на Синай и Суэц в 1956 году привел к драматическим разногласиям, которые почти невозможно представить сегодня. Великобритания и Франция наложили вето на резолюцию Совета Безопасности ООН о выводе войск, одобренную США, в то время как Вашингтон пригрозил экономическими санкциями против своих самых близких и упорных европейских союзников. Британцам пришлось уйти с позором. Они совершенно ошибочно оценили позицию США, вероятно, полагая, что Вашингтон останется предан Израилю. Но президент Эйзенхауэр и его госсекретарь Джон Фостер Даллес были гораздо больше обеспокоены тем, что участие в подобном деле станет подарком Советам. На этот раз Даллес уже говорил, что «было бы ошибкой думать, что еврейское влияние здесь таково, что вызывает сочувствие США к таким операциям».
Еще за три года до Суэцкого фиаско Даллес, совершив поездку по Ближнему Востоку, обнаружил «сильное недоверие и неприязнь к британцам» во всем регионе. Он пришел к выводу, что британские войска, все еще базирующиеся там, являются фактором нестабильности и что США пора «взять ситуацию под контроль и ослабить британцев».
Важность ближневосточной нефти, о которой постоянно пишет Барр, особенно была подчеркнута спросом на нее во время войны, а британские и американские компании оказались в конкурентной борьбе друг с другом, одновременно борясь с растущим спросом и требованиями регионального национализма для большей доли в богатстве и контроле. Это стало еще одним источником трений между западными союзниками.
Гарольд Макмиллан, который сменил на посту премьер-министра Энтони Идена после Суэцкого кризиса, вполне имел право сетовать на то, что «так часто оказывается, что мы поддерживаем устаревшие и деспотические режимы и выступаем против роста современного и более демократического правительства». Но Британия просто не могла ничего с собой поделать, и, например, тайно поддерживала роялистов в йеменской войне почти вопреки собственному здравому смыслу. Неудивительно, говорил Макмиллан, что «теперь американцы относятся к нам со смесью снисходительной жалости и презрения». Даллес, в свою очередь, считал британцев «быстро угасающей державой», виновной в «неуклюжем и неумелом поведении»: «Просто невозможно было рассчитывать на то, что британцы поведут себя как-то ответственно».
Одним из немногих эпизодов, когда два союзника оказались заодно, стал заговор «Операции Аякс» по свержению избранного националистического премьер-министра в Иране Мохаммада Мосаддыка в 1953 году. Мосаддык хотел национализировать нефтяные месторождения в Иране, что не нравилось ни британцам ни американцам. Британцы сделали большую часть подготовительной работы, но уступили в оперативном плане ЦРУ, чей суперагент Ким Рузвельт сумел превратить неудачную изначально операцию в успех с помощью наемных головорезов и черной пропаганды.
Но в истории бывают и жестокие в своей иронии повороты. В конце 1960-х - начале 1970-х, когда Британия стремилась выйти из хаоса, в который превратился йеменский Аден, и, испытывая нехватку денег, решила уйти из Персидского залива раньше, чем планировалось, американцы, глубоко втянутые в свою собственную катастрофу во Вьетнаме, были в ужасе от перспективы остаться единственными имперскими тиранами на земле.
«США, после 30 лет попыток вывести Великобританию из Азии, Ближнего Востока и Африки, теперь отчаянно пытались удержать нас. Во время войны во Вьетнаме они не хотели быть единственной страной, убивающей цветных людей на их собственной земле», – писал много лет спустя тогдашний министр обороны Великобритании Денис Хили.
Сегодня это соперничество кажется совершенно забытой историей. Во многом это действительно так. Сегодня Британия и США гораздо чаще бывают на одной стороне. В то же время ряд наблюдателей указывает, что США и Британия поменялись местами. Соперничество, по их мнению, до сих пор в силе, но подход стран изменился – как по отношению к Турции, так и по отношению к арабским странам. США сегодня на Ближнем Востоке ассоциируется с агрессивным империализмом, тогда как Британия более сосредоточена на коммерции и мягкой силе, а если и участвует в военных авантюрах, то в фарватере более крупного участия США и НАТО.
Если же делать еще какие-то выводы из книги Джеймса Барра, то это хорошее напоминание о том, что у наций нет вечных друзей, есть только общие интересы. Преследуя свои интересы, даже очень близкие нации и государства нередко расходятся во мнениях, часто довольно резко, но эти разногласия редко подрывают общую стратегию, если она все же у них есть. Британия никогда не смогла бы сохранять свои владения на Ближнем Востоке так долго без американцев. Точно так же американцы никогда бы не добились своего, если бы не первопроходцы-британцы. Несмотря на свое соперничество, обе державы находятся на одной стороне.