Низам аль-Мульк на Востоке и Никколо Макиавелли на Западе – два хрестоматийных примера средневековой политической мысли, включая такое ее направление, как гувернаментализм, наука управления. Русская средневековая мысль того периода, пожалуй, не может похвастаться столь выдающимися представителями. Но было в ней, как минимум, одно явление, безусловно, яркое и порожденное соприкосновением двух этих миров – Востока и Запада: политический мыслитель XVI века, известный под именем Иван Пересветов. Ему принадлежат такие сочинения, как «Сказание о Магмете-Салтане», «Сказание о царе Константине», «Большая челобитная», «Малая челобитная». Однако прежде чем обратиться к их содержанию, надо понять – кем был автор, а найти ответ на этот вопрос не так просто.
Русский западник и ориенталист
Если судить по собственной написанной Иваном Пересветовым биографии, он вроде как был типичным порождением Западного мира.
Во-первых, по происхождению. Обращаясь к Ивану IV (Грозному), Пересветов писал, что прибыл в Московию из Литвы, «памятуя о своих предках и прадедах, как служили они верою великим государям князьям русским, твоим предкам». Литвой в то время называли двуэтническое государство – Великое княжество Литовское и Руськое, в котором оказались западные земли исчезнувшего Древнерусского государства. Жители этих земель исповедовали православие и называли себя русинами, а свой язык – «руська мова», которую в равной степени можно считать старобелорусским или староукраинским языком. Но в цивилизационном отношении они были частью Западного мира – того, в котором существовали Магдебургское право, свободные университеты и статуты.
Во-вторых, Пересветов писал о себе как о жившем и служившем в нескольких западных странах. Это неудивительно, если учесть, что он, согласно автобиографии, был выходцем из Литвы, интегрированной в Западный мир: «Служил я, государь, у венгерского короля Яноша в городе Гусине рыцарскую службу. ... Служил я также, государь, чешскому королю Фердинанду тоже рыцарскую службу». Кроме того, он претендует на близкое общение с «молдавским воеводой Петром», в уста которого он явно вкладывает свои мысли.
То есть перед нами органичный представитель западного культурного круга, который, если верить его словам, приехал в Московию, «памятуя о своих предках и прадедах» – выходцах из нее. И тем не менее, вдохновение для своих сочинений Пересветов черпает не на Западе, а на Востоке – у Османов или, как их принято называть, турок.
Оригинальный мыслитель или выдуманный персонаж?
Однако есть ряд причин, по которым достоверность личности Пересветова и ее соответствие описанной автобиографии вызывает сомнение у ряда исследователей. Судя по словам Пересветова, он был не ученым, который мог бы позволить себе постижение «премудрости греческих философов» и «латинских докторов», требующее соответствующих условий, а солдатом удачи, военным наемником.
Далее, в его размышлениях ничего не выдает в нем выходца из Литовско-Руського государства, что крайне странно, учитывая, что оно было мощным цивилизационным феноменом своего времени и центром притяжения русских умов, недовольных московскими порядками. Защищенность прав подданных выгодно отличала Литовскую Русь от Московской. Так что, наоборот, выходцы из последней бежали в первую и под впечатлением от ее порядков развивали мысли в противоположном Пересветову направлении. Таким примером, в частности, был бывший близкий соратник Грозного Андрей Курбский, который, переехавший в Литву, стал обвинять московского царя в попрании прав своих подданных. Пересветов же, якобы перебравшийся из Литвы в Московию, напротив, призывает Ивана IV быть еще более грозным царем, и ничто не выдавало в нем выходца из страны, жителям которой было присуще мышление в категориях права.
Наконец, Пересветов писал об угрозах царю со стороны его окружения и советников так, как будто бы является не обездоленным бесправным иностранцем, каковым он себя представляет, а инсайдером, посвященным в «тайны московского двора».
Эти и другие обстоятельства позволили многим считать Ивана Пересветова выдуманной фигурой, а подписанные его именем произведения – принадлежащими перу не руського литвина с экзотической и малоправдоподобной биографией, а одному из высокопоставленных московитов. По мнению историка Михаила Худякова, им был царский воевода Алексей Адашев, а историк-библиограф Иван Полосин считал, что им был сам Иван Грозный.
Если оценивать психологические портреты Ивана Грозного и Ивана Пересветова как авторов и идейное содержание их произведений, последняя версия выглядит вполне правдоподобной. Она может объяснить и посвященность «Пересветова» в придворную проблематику, и то, каким образом якобы странствующему солдату удачи удалось овладеть «премудростью греческих философов» и «латинских докторов». Перевоплощение Грозного в советчика самому себе и ведение им заочного диалога с собой соответствует и весьма специфической психологии этого царя, склонного к театральным эффектам и перевоплощениям.
Но был ли Пересветов тем, за кого он себя выдавал, или под его именем писал близкий советник царя Грозного или он сам, не так важно. Куда более важно то, что сформулированные от этого имени и адресованные царю идеи, соответствовали политике и мировоззрению, которые были присущи Ивану IV.
Османский опыт для московского царя
Из всех современных ему правлений идеальным Пересветов считал именно османское – эпохи султана Мехмета Фатиха, завоевателя Константинополя. И это не должно удивлять — как уже писалось ранее, во времена Грозного-Пересветова Османское государство было как минимум одной из самых великих держав с самыми передовыми для него социально-политическими технологиями.
Впрочем, Пересветов обосновывает свое обращение к примеру Мехмета Фатиха более традиционным для того времени языком:
«Хоть неправославный царь, а устроил то, что угодно Богу: в царстве своем ввел великую мудрость и справедливость, по всему царству своему разослал верных себе судей, обеспечив их из казны жалованьем, на какое можно прожить в течение года. Суд же он устроил гласный, чтобы судить по всему царству без пошлины, а судебные расходы велел собирать в казну на свое имя, чтобы судьи не соблазнялись, не впадали в грех и Бога не гневили. А если наградит он какого вельможу за верную службу городом или областью, то пошлет к своим судьям и велит выплатить тому по доходной росписи единовременно из казны. И если провинится судья, то по закону Магомета такая предписана смерть: возведут его на высокое место и спихнут взашей вниз и так скажут: «Не сумел с доброй славой прожить и верно государю служить». А других живьем обдирают и так говорят: «Нарастет мясо, простится вина». И нынешние цари живут по закону Магометову с великой и грозной мудростью. А провинившемуся смерть предписана, а как найдут провинившегося, не помилуют и лучшего, но казнят по заслугам дел его. И так говорят: «Писано от Бога: каждому по делам его»».
Такая апология была направлена против определявшего старый московитский уклад местничества, то есть распределения земель и должностей между представителями родовой знати – боярства. Как известно, именно на него в середине XVI века обрушился с репрессиями Иван IV. И ставку в этой борьбе он сделал именно на ту группу, на которую ему предлагалось опереться в трудах Пересветова:
«Царь же турской умудрился, на всяк день 40 тысящ янычан при себе держит, гораздых стрелцов огненыя стрелбы, и жалование им дает, алафу по всяк день. Для того их близко у себя держит, чтобы ему в его земли недруг не явился и измены бы не учинил, и в грех бы не впал, безумный царя потребляет, умножився велми и угордится, и царем похощет быти, и то же ся ему не достанет, а сам навеки погибнет от греха своего, а царство без царя не будет; для того царь бережет. А иныя у него верныя любимыя люди, любячи царя, верно ему служат, государю, про его царское жалование. Мудр царь, что воином сердце веселит, – воинниками он силен и славен».
Однако важно понимать, что янычары – это не просто воины, а в переводе с турецкого –именно «новые воины». Они набирались в рамках системы девширме среди завоеванных народов, из числа которых рекрутировали юношей, увозя их и воспитывая tabula rasa («с чистого листа») как идеальных османов, всем обязанных султану и безоговорочно ему преданных. Для Ивана IV, который панически опасался заговоров и козней против него со стороны влиятельных соотечественников, такая идея должна была быть особо привлекательной. Как показывает в своей работе «Иван Грозный и Опричнина» историк Владимир Куковенко, параллельно с избавлением царя от местного родового дворянства на службу к нему привлекались прежде всего «инородцы», главным образом тюркского и черкесского происхождения. Созданная в 1565 году Опричнина, вероятно, была призвана стать именно аналогом Девширме, янычаров — людей, всем обязанных своему правителю и абсолютно ему преданных.
Далее, в работах Пересветова значительное внимание уделяется правде и справедливости не просто как моральным категориям, а как ценностным или, говоря современным языком, идеологическим императивам Османского государства, одним из названий которого было Справедливое Государство (Adâlet Devleti). Он писал: «В каком царстве правда, там и Бог пребывает, и не поднимется Божий гнев на это царство. Ничего нет сильнее правды в Божественном Писании. Богу правда – сердечная радость, а царю – великая мудрость и сила».
Будучи сторонником христианства и противником ислама, Пересветов тем не менее считал, что именно отсутствие правды и справедливости в Византии и их утверждение в Османском государстве стали причиной победы второго над первой. Он писал:
«...И стало так по грехам нашим, что попали мы в рабство иноплеменнику за великое беззаконие греков, потому что оставили греки свет ради тьмы, впали в ересь во всем и прогневили бога гневом неутолимым. А вот нехристь-иноплеменник, тот осознал божью силу: султан Магомет, турецкий царь, захватив Царьград, во всем своем царстве установил справедливость и справедливый суд, какой любит Бог, и утешил Бога сердечной радостью. И за это помогает ему Бог: многими царствами завладел он с Божьей помощью. И вот он великую справедливость установил в своем царстве и снабдил уставом купеческий торг, так что только на слово можно и купить, и продать хоть на тысячу рублей. И так он сказал: «Творите правду в моем, Богом данном, царстве. Глядите же, как Бог любит правду, а за неправду гневается неутолимым гневом: ведь мне, невеликому царю, выдал Бог великого царя».
Что так и не поняли Пересветов и Грозный?
Но удалось ли Ивану Грозному, действовавшему по советам Пересветова, утвердить в Московском государстве идеал Справедливого Государства, опираясь на неподкупных новых воинов и судей? К слову, и сама характеристика Ивана IV как Грозного, которым как пишет Пересветов, должен быть настоящий царь, тоже, по-видимому, имеет османские корни – ведь именно такое прозвище имел правивший незадолго до него султан Селим Явуз, по-русски – Грозный. При всем сочувствии к самому такому замыслу нельзя не констатировать полный провал и его, и всей политики Ивана IV, закончившейся опустошением Московского государства во внешних войнах и внутреннем опричном терроре. Почему же ему не удалось воспроизвести успешный османский опыт по советам Пересветова?
Во-первых, очевидно, что использование Иваном Грозным опыта янычаров было крайне поверхностным или, как сейчас принято говорить, «косплеем». Янычары, в юном возрасте покидая родную среду и оказавшись в новом коллективе под руководством опытных наставников, действительно воспитывались с чистого листа как служители новых идеалов. В Опричнину же Грозного принимались уже сформировавшиеся люди, причем нередко целыми сплоченными кланами, которые получали в свои руки неограниченную власть, используемую ими исключительно в личных и клановых целях. Янычары, будучи выходцами из завоеванных народов, воспитанными как мусульмане, после прохождения службы султану нередко жаловались поместьями в родных для них краях, куда затем отправлялись приобщать своих соплеменников к новым идеалам. Опричники же, будучи крещенными иноземцами, селились и жаловались поместьями среди затерроризированного ими русского населения, не неся ему ничего, кроме нового произвола.
Во-вторых, сказалось пренебрежительное отношение Пересветова к Османам и непонимание самой сути их системы. Признавая ее преимущества над выродившейся византийской моделью, Пересветов считал, что им она обязана мудрости «греческих и христианских книг», которыми османам удалось воспользоваться не благодаря, а вопреки исламу. Вот что он об этом писал: «Царь турской Магмет-салтан сам был философ мудрый по своим книгам по турским, а се греческия книги прочел, и написав слово в слово по-турски, ино великия мудрости прибыло у царя Магметя. ...А ту мудрость царь Магмет снял з греческих книг, образец – таковым было греком быти. ...А все то царь Магмет-салтан списал со християнских книг ту мудрость, – таковому годится християнскому царю божию волю делати».
Однако обращение к якобы первоисточнику успеха Османов в виде «греческих книг» и «христианских книг», которые, бесспорно, читали Пересветов и Грозный, не помогло установить в Московии Справедливое Государство. И причиной этого было непонимание сущности судебной системы Османского государства, где судьи руководствовались не абстрактной справедливостью, которая легко может превращаться в «революционную целесообразность», а детально разработанной системой шариатского права. Пересветов и Грозный не понимали, что именно следование общепризнанным принципам шариатской юриспруденции обеспечивало желанное ими правосудие, равно как воспитание в духе ислама воинов и наместников султана позволило сделать их служителями государственных идеалов, а не «беспредельщиками», которыми стали опричники Ивана Грозного.
Таким образом, если сочинения Никколо Макиавелли вплоть до наших дней остаются настольными книгами западных политиков, а идеи Низам аль-Мулька легли в основу построения просуществовавшего шесть с лишним веков Османского государства, то политическая философия Ивана Пересветова представляет интерес как попытка использования чужой эффективной модели, но так не увенчавшаяся успехом из-за непонимания ее сути и оснований.