Итогом третьей англо-афганской войны стала независимость Афганистана и еще одна вписанная глава в легенду о «кладбище империй». Мнение о том, что Афганистан в результате войны потерял больше, чем обрел, существует до сих пор и особенно популярно у западных историков. Как уже не раз показала история Афганистана, победа над внешним врагом оказалась не самым сложным делом. Настоящие проблемы только начинались. Для международного мусульманского сообщества, наблюдавшего за крахом Османской империи и созданием европейских мандатов на Ближнем Востоке, это было моментом триумфа. Хотя Аманулла никогда не претендовал на что-то большее, чем быть наследником своего отца и королем свободного Афганистана, с самого начала его стремление к независимости было связано со сложными и порой противоречивыми идеями афганского национализма, пуштунского ирредентизма, панисламизма, паназиатства и других форм экстерриториального влияния. Если ранее османские и индийские миссии в Кабуле не могли убедить афганских амиров напасть на их региональных врагов — будь то Россия или Британская Индия, то теперь Аманулла сделал это даже без просьб турок или индийцев. Это выглядело так, как будто турецкие и индийские мусульмане с глобальными планами наконец-то нашли своего человека на кабульском троне. Идея использования Афганистана для достижения больших региональных целей еще более усилилась после того, как Аманулла обеспечил независимость эмирата от Великобритании, возглавив одно из немногих полностью независимых государств с мусульманским большинством. Неудивительно, что этот островок исламского суверенитета привлек к себе пеструю команду мусульманских мигрантов — от последних османов до индийских мухаджиров-переселенцев.

Волна мусульманских мигрантов, хлынувших в Афганистан, имела два четких и совершенно различных источника. Первой была небольшая миграция с запада, состоявшая из бывших офицеров младотурецкого комитета Единства и прогресс (ЕиП) и изгнанников из Османской империи. В их число входила высокопоставленная группа османских чиновников, бежавших из оккупированного Стамбула. Вторая группа была гораздо более масштабной и состояла из мусульман Британской Индии. Примерно шестьдесят тысяч индийских мусульман, в основном бедных фермеров из Синда, Пенджаба и других районов Британской Индии переехали в Афганистан в рамках движения «Хиджрат» (1920-1921 гг.), одного из самых масштабных миграционных движений в современной истории Южной Азии. Эти индийцы присоединились к небольшой, но влиятельной группе индийских мусульман, которые уже переселились в Кабул во время Великой войны. Некоторые из наиболее элитных индо-афганцев приобрели большое влияние при дворе Аманулла, также как бывшие османские чиновники. Итак, на ранних этапах образ национального государства, сложившийся при Аманулле, был далеко не однородным и даже демонстрировал некоторые космополитические черты. Хотя фундаментом Афганистана по-прежнему оставалась пуштунская аристократия, некоторые ключевые члены двора эмира на самом деле даже не были афганцами. Один из участников переговоров о независимости Афганистана, доктор Абдуль Гани Хан Пенджаби (1864-1945), был индийским мусульманином. Он также был ведущим голосом в образовательных и административных вопросах. Другими яркими примерами являются Осман Бедри Бей (1881-1923), османский юрист, которого Аманулла назначил директором первой конституционной комиссии страны, и Джемаль Паша (1872-1922), знаменитый член младотурецкого триумвирата и бывший командующий военно-морским флотом Османской империи, которому была поручена модернизация афганских вооруженных сил. Аманулла также ловко использовал отношения с Москвой и Германией для укрепления международного престижа Афганистана, одновременно посылая сигнал британцам и французам, что за их действиями на Ближнем Востоке наблюдают. В то же время, уже осенью 1919 года, Аманулла оказывал поддержку освободительным силам в Центральной Азии, что отражает в целом последовательную поддержку антиимперской борьбы на северной границе Афганистана, несмотря на то, что это раздражало его новообретенных советских друзей. Но особое место в Кабуле занимали отношения с другой непокоренной страной мусульманского мира — Турцией. Турецко-афганский союз Две первые столицы, в которые правительство Мустафы Кемаля, базировавшееся в Анкаре, отправило дипломатов, были Баку и Кабул. Советская Россия, Азербайджан и Афганистан стали первыми государствами в мире, признавшими правительство в Анкаре. Значение растущих связей между Анкарой и Кабулом, когда обе страны вели войны за независимость против европейских держав, особенно Великобритании, трудно переоценить. В одной из своих самых известных речей в северо-восточном городе Эрзурум в конце июля 1919 года Мустафа Кемаль отметил сходство между двумя мусульманскими народами, ведущими войны за независимость против британцев.

«Армия Афганистана сражается против британской политики, направленной на уничтожение их народа», — заметил Кемаль, высоко оценивая освободительную борьбу афганцев под руководством Амануллы. В своих комментариях о войнах за независимость, ведущихся в обеих странах, турецкий лидер проводил параллели между рейдами пуштунских племен, нападавших на британцев, и его собственной кампанией по вербовке добровольцев для сопротивления в Анатолии. «Пограничные племена, от которых британцы рассчитывали получить поддержку», — отмечал Кемаль с энтузиазмом, «встали на сторону Афганистана, и именно поэтому британские солдаты были вынуждены отступить, как признают газеты». О том, что Кемаль и Аманулла проявляли большой интерес к национальной борьбе своих народов, также сообщалось в записях британской разведки с 1919 по 1920 год. Так, офицер британской армии в Стамбуле писал главнокомандующему индийской армии в Дели относительно афганцев, планирующих посетить националистическую конференцию в Сивасе в сентябре 1919 года. Присутствие афганцев на историческом национальном конгрессе в Сивасе также подтверждается свидетельствами из первых рук в архивных записях Института истории турецкой революции в Университете Анкары. Другие свидетельства указывает на присутствие афганских связных в других турецких городах, в том числе в пределах дворца султана в Стамбуле, где, как сообщалось, находился гражданин Афганистана, работавший библиотекарем «в качестве прикрытия политической деятельности». Но самой яркой демонстрацией рождающегося турецко-афганского союза является прямая переписка между правительствами Кемаля и Амануллы. В государственных архивах Анкары хранится целый кладезь из писем и телеграмм. Особенно правительство Анкары в связях с Кабулом полагалась на двух эмиссаров. Это уже упомянутый Джемаль-паша и индо-турецкий офицер, пуштун родом из Вазиристана, Абдуррахман Самдани Пешавери (1886–1925), более известный как Пешаверли Абдуррахман-бей. «Индийский революционер» Пешаверли давно переселился в Анатолию, служил медиком в Балканской войне, позднее воевал в османской армии в Первой мировой войне. Он добился большого уважения в турецкой армии, прослыл большим знатоком Ирана, Восточного Туркестана и индо-афганской границы, так что не удивительно, что именно он был избран Кемалем в качестве личного посланника к Аманулле. 18 августа 1920 г., всего через неделю после заключения Севрского договора, по которому победители Первой мировой войны собирались разделить бывшие османские территории, временный турецкий парламент в Анкаре еще больше укрепил отношения с Афганистаном, назначив своего первого официального посланника в Кабул. Им стал тот самый Абдуррахман Пешавери, который был специальным посланником Анкары в Кабуле до июня 1922 г., когда Турецкая республика объявила о назначении первого полноценного посла в Афганистане и поверенного в делах в Кабуле. Пешавери прибыл в Кабул летом 1921 года. Он привез с собой письмо от Кемаля, в котором турецкий лидер подчеркивал солидарность между двумя народами: «С самого начала их войн с Великобританией, Афганистан и Турция разделяют общего врага». Письмо положит начало пожизненной дружбе между Кемалем и Амануллой. Аманулла также был в восторге от сотрудничества с Анкарой. В письме афганского эмира, которое было зачитано в парламенте в Анкаре, говорилось: «Турция разделяет узы исламского духа с Афганистаном, которые никогда не могут быть разрушены. Сюда время от времени приезжают турецкие офицеры и оказывают свои услуги Афганистану. Вместе, ради любви к Богу, давайте работать над нашей главной целью: чтобы люди ислама возрастали в единстве». Формирование турецко-афганского союза в начале 1920-х годов было обязано своим началом не только братским чувствам. Будучи одним из немногих суверенных мусульманских государств среди европейских колониальных держав, Афганистан обеспечивал национальное движение в Анатолии необходимым признанием в качестве официального правительства Турции в то время, когда османское правительство и титулярный султан-халиф по-прежнему базировались в Стамбуле. Официальный союз между двумя правительствами был оформлен в другом историческом соглашении весной 1921 года. 1 марта 1921 года представители турецкого национального движения в Анатолии и эмирата Афганистан встретились в Москве, чтобы установить официальные дипломатические отношения. Признавая узы ислама и антиимпериализма между «двумя братскими государствами, народами и правительствами Востока», Соглашение о турецко-афганском альянсе обещало взаимную поддержку и партнерство между Турцией и Афганистаном во времена «счастья или несчастья». Анкара официально признала независимость Афганистана; взамен Кабул признавал Кемаля лидером национального сопротивления в Турции и парламент в Анкаре единственным законным представителем турецкой нации. Соглашение также предусматривало, что обе стороны должны консультироваться друг с другом, прежде чем заключать договоры с иностранными противниками того или иного государства. Вскоре было объявлено о планах строительства посольства Афганистана в Анкаре — одна из первых иностранных миссий, построенных в новой столице Турции. Менее чем через два месяца, 10 июня 1921 г., афганское посольство торжественно открылось в присутствии членов национального парламента Анкары и советских дипломатов. Сам Мустафа Кемаль на церемонии поднял над посольством афганский флаг, после чего первый официальный посол в Анкаре Султан Ахмад Хан произнес слова благодарности и похвалы за укрепление связей между двумя странами: «Мечта афганского народа об отправке посольской комиссии в Турцию, к которой афганский народ испытывает неизменное уважение, которой руководствуется и считает для себя лидером, наконец-то сбылась...». Турецкий лидер Мустафа Кемаль также произнес речь: «Как и в Афганистане, в Турции наши сердца бьются в братском единстве. Этим связям по каким-то причинам не давали конкретизироваться. До недавнего времени официальные отношения установить не удавалось. К счастью, во время этой борьбы за независимость Анатолии нам это удалось. Прибытие вашей комиссии является источником гордости для всех нас. Совместные усилия Турции и Афганистана, работающих рука об руку, имеют решающее значение для поддержания баланса в политическом мире».

Помимо взаимного политического признания и дружбы, первый официальный договор между Анкарой и Кабулом содержал несколько других примечательных положений практического характера. Согласно статье 7 соглашения, Турция пообещала Афганистану военную и образовательную подготовку, включая командировку офицеров и преподавателей на срок не менее пяти лет, после чего Кабул мог запросить продолжения.

Кемаль также проинформировал афганского эмира, что к дипломатической миссии присоединится группа турецких военных офицеров, которые будут консультировать новое афганское правительство, в дополнение к османским офицерам, уже служащим в Кабуле. Некоторые из этих офицеров создали свои учебники и словари пушту и дари, основных языков Афганистана.

Афганистан стал одной из первых стран, в которые Турция отправила последовательные делегации офицеров и учителей в первые годы существования республики. Хотя до официального создания Турецкой республики оставалось более чем два года, Соглашение о турецко-афганском союзе определило отношения между двумя странами на десятилетия вперед.

Впрочем, хотя соглашение и стало переломным моментом, укрепившиеся отношения между турками и афганцами представляли собой не столько зарю новой эры турецко-афганского сотрудничества, сколько созревание связей, которые были установлены ранее и особенно культивировались в конце османской эпохи. В конце концов, еще до подписания соглашения в Кабуле находились османские чиновники и офицеры. Самым высокопоставленным среди них был, конечно же, Джемаль-паша.

Младотурок в Кабуле

Имя Джемаля-паши хорошо известно в связи с поздней османской историей, особенно в связи с событиями младотурецкой революции и Первой мировой войны. Он был вынужден бежать из империи после подписания перемирия и его эпопея в Афганистане известна гораздо меньше. Вместе с Махмудом Сами, который активно работал в Кабуле еще со времен султана Абдуль-Хамида II, именно Джемаль и его помощник Зия-бей приложили усилия, чтобы переобучить афганскую армию по османскому образцу. Аманулла назначил Джемаля главным инспектором афганской армии, возложив на него не самую простую задачу — создать из афганского войска современную регулярную армию.

Джемаль учредил новый образцовый полк, в котором практиковали новые методы обучения, схемы тренировок, и даже униформа была основана на мундирах османских солдат. Чтобы получить необходимые припасы, рабочую силу и технические знания, Джемаль отправил Мустафе Кемалю письмо, сообщив ему о потребности эмира в большем количестве офицеров, заявив, что жалованье золотом и всяческие расходы оплачивает сам Аманулла.

Джемаль-паша еще летом 1920 года начал упорно добиваться отправки турецких офицеров в Кабул. В декабре 1920 министр обороны Турции Февзи Чакмак получил поручение от Мустафы Кемаля подготовить специальную военную делегацию. «Сильная армия в Средней Азии очень важна для защиты Анатолии», — говорил Кемаль в своем напутствии делегации, — «она будет средством, которое поможет британцам увязнуть в Индии, далеко от Анатолии».

Джемаль понимал, что возможности Анкары, которая вела тогда свои войну в Анатолии, были сильно ограничены. Он пытался убедить Германию и Россию помочь афганцам, также надеялся привлечь интерес богатых инвесторов в Европе. С этой целью он выехал из Кабула в Москву в начале сентября 1921 года.

Вся его дальнейшая переписка с Кемалем и Амануллой свидетельствует, что Афганистан стал его главным проектом, которому он отводил ключевую роль в региональной геополитике. Джемаль явно не собирался ограничиваться обучением афганских курсантов. Он стремился превратить Афганистан в стартовую площадку для более широких азиатских амбиций в битве против их главного врага, британцев: «Здесь необходимо взращивать восстание», — писал Джемаль в письме Кемалю.

«Во всем мире невозможно найти более подходящее место для начала революции в Индии, чем Афганистан». Он был убежден, что находится в самом центре, а не на периферии новой фазы турецкой войны за независимость.

Джемаль предложил три последовательных проекта «революционной модернизации» Афганистана с фокусом на росте экономической, инфраструктурной и военной мощи государства. Создание национального банка, строительство сети железных дорог, привлечение инвесторов для разработки полезных ископаемых — все это было в планах Джемаля. Обещанная делегация и материальная помощь от Анкары так и не прибыла. Война в Анатолии достигла той точки, когда каждый офицер и каждая винтовка были на счету. Тем не менее Кемаль продолжал поддерживать и верить в деятельность Джемаля в Кабуле. В первый день нового 1922 года, когда турецкая армия готовилась к крупному наступлению в Анатолии, Кемаль заверил Джемаля в своей уверенности в кабульской миссии: «Ваша служба в Афганистане будет полезна турецкому народу и родине». Для планов Джемаля было много препятствий, но одним из главных была позиция Советской России. После оккупации Бухары Красной Армией в 1920 году другой лидер младотурок и соратник Джемаля, Энвер-паша, открыто примкнул к движению басмачей. Джемаль поддержал Энвера в борьбе против красного империализма, но очевидно, что пологаться на помощь Москвы афганцы уже не могли. В июле 1922 года Джемаль был застрелен армянским боевиком, а спустя две недели Энвер погиб в бою с Красной Армией под Душанбе. Правительство Амануллы объявило общенациональный день траура по обоим лидерам младотурок. «Все сложно» Впрочем, Джемаль — старый младотурецкий лидер и неоднозначная фигура с пошатнувшейся репутацией — был не лучшим агентом турецко-афганских связей. Так что неудивительно, что после его гибели связи Анкары и Кабула только укрепились. В октябре 1922 год, всего через несколько недель после дня национального траура в Афганистане по Джемалю и Энверу, парламент зарождающейся Турецкой республики назначил своего первого официального посла. Им стал легендарный полководец и ветеран Первой мировой войны генерал Омер Фахреддин-паша (1868–1948), который командовал обороной Медины в годы арабского восстания, за что получил почетное прозвище «Тигр пустыни». В отличие от того же Джемаля, у «Тигра пустыни» была безупречная репутация героя во всем исламском мире. Фахреддин-паша создал в Кабуле постоянный дипломатический корпус и продолжил дело, начатое Пешавери и Джемалем. Из Кабула в Анкару шли разведданные о Центральной Азии и Индии, из Анкары в Кабул приезжали турецкие офицеры, учителя, врачи и другие специалисты. Его влияние на эмира было огромным. «Самая видная фигура в Кабуле на данный момент — это Фахри-паша», — отмечал британский посланник летом 1922 года. Но эти отношения не были стабильными. Начальная эйфория, подстегиваемая общей борьбой наций против общего врага, сменилась похолоданием в отношениях. Страны были все-таки очень разными даже в прежние времена, но тем более сейчас. И когда непосредственная внешняя угроза исчезла, выяснилось, что есть вопросы, которые могут стать препятствием в отношениях. Это и турецкий секуляризм, который совершенно был неблизок крайне религиозным афганцам, и отмена халифата, и пресловутая угроза пантюркизма (более надуманная, чем реальная), и соперничество другой условно «индийской» фракции.

Британцы в своих отчетах постоянно предрекали неизбежный крах турецко-афганского союза. Разумеется, британцы были людьми заинтересованными в таком крахе более всех, и они старались подчеркнуть разногласия между Анкарой и Кабулом даже больше, чем они того, возможно, заслуживали. Турецко-афганские отношения в 1920-х годах были действительно динамичным процессом, и на них отражались все нюансы сложных отношений как Кабула, так и Анкары с той же Британией (обе страны к концу 1923 года старались наладить отношения с Лондоном). В 1928 году эмир Аманулла с супругой отправился в большое турне на Запад. Он посетил Турцию, встретился наконец-то со своим другом Мустафой Кемалем и остался в восторге от республиканских реформ. Тур по Турции и Европе так впечатлил его, что он, вернувшись, усилил вестернизирующие реформы в Афганистане. Чего он не учел однако, это того, что между Турцией и Афганистаном действительно есть существенная разница, и перенести опыт республиканской Турции в Афганистан просто было невозможно. В итоге он был свергнут в 1929 году и навсегда покинул родину. Примечательно, что дочь Амануллы, афганская принцесса Наджие, с 1957 года живет в Турции. Она вышла замуж за турецкого бизнесмена Ильтера Догана, и с тех пор Стамбул стал ее домом. 91-летняя принцесса любит вспоминать, что ее отец и Мустафа Кемаль называли друг друга братьями. Как бы то ни было, формирование исторического союза, обещавшего взаимную дружбу и помощь, было не просто мимолетным моментом, и даже не «браком по расчету». Этот альянс обогатил возможности проекта Амануллы по государственному строительству в Афганистане. И что бы там ни говорили британцы, это отношения, которые продолжаются и по сей день.