В октябре прошлого года влиятельный журнал Time опубликовал список из «100 лучших фэнтези книг всех времен». Список был отобран группой из ведущих авторов фэнтези, среди которых такие уже классики жанра, как Нил Гейман и Джордж Р. Р. Мартин, и в него вошли «..наиболее увлекательные, изобретательные и влиятельные произведения фантастической художественной литературы в хронологическом порядке, начиная с IX века».
К списку высказано было немало претензий, его неоднократно уже обсуждали и критиковали, причем совершенно справедливо. Достаточно сказать, что в одном списке самых влиятельных книг фэнтези всех времен оказались как произведения Джона Толкиена, Урсулы Ле Гуин и Джорджа Мартина (всеми признанных мастеров жанра), так и дебютные работы малоизвестных авторов, вышедшие всего за пару лет (а то и месяцев) до публикации в Time.
При этом многие действительно именитые и влиятельные авторы (как Роберт Желязны) в него не попали. Однако большинство критиков согласны, что проблема скорее в названии списка, но само его содержание в целом весьма точно, хоть и не без проблем, отражает состояние жанра фэнтези на данный момент.
Но, помимо современного состояния фэнтези, очень интересно, к каким корням обратились авторы списка, чтобы показать начало одного из самых популярных жанров фантастической литературы в мире. Хронологически на первом месте в списке находится «Китабу альфи лейляти ва-лейля» – легендарный сборник арабских сказок, известный как «Тысяча и одна ночь» или «Арабские ночи».
Вот что пишет об «Арабских ночах» старший редактор Time Элайджа Вольфсон.
«Шахерезада, дочь визиря, должна выйти замуж за царя, а затем быть им убита. Она предотвращает эту судьбу, убеждая царя услышать историю, которую она затем растягивает на 1001 ночь, заканчивая каждый вечер на захватывающей дух ноте. (Другими словами, Шахерезада изобрела повествовательное телевидение).
Невозможно игнорировать огромное влияние на рассказывание историй, которое эти сказки оказали далеко за пределами Золотого века Ислама, в котором они были изначально составлены – самая ранняя из известных печатных страниц датируется IX веком. Здесь есть истории внутри историй (иногда внутри других историй); есть ненадежные рассказчики; есть предзнаменование; есть повороты сюжета.
Есть истории ужасов, криминала, фантастики и, конечно же, фэнтези. (В отличие от поп-культуры, здесь нет историй ни об Аладдине, ни об Али-Бабе и разбойниках.) Без «Арабских ночей» и ее джиннов, морских чудовищ, автоматонов, в которых вдыхается жизнь, демонов, смешивающихся с людьми, и многого другого сложно представить некоторые элементы произведений Г.Р. Лавкрафта, Герберта Уэллса, Хорхе Луи Борхеса, А.С. Байетта, Эдгара Аллана По и всю индустрию комиксов, и это лишь некоторые из имен».
Признание «Арабских ночей» в качестве «матери литературы фэнтези» может вызвать недоумение у некоторых авторов и читателей фэнтези. Разве не были записаны фантастические истории до «Арабских ночей», например «Илиада» и «Одиссея» Гомера? В чем же уникальность именно этого сборника фантастических историй? Вряд ли мы сможем ответить за тех авторов, которые принимали решение, составляя этот список, но все же попробуем рассказать сами.
Что же такое «Тысяча и одна ночь»?
Самый простой ответ на этот вопрос, который вы с большой вероятностью найдете в справочниках и энциклопедиях, звучит так – это сборник ближневосточных сказок и новелл на арабском языке, составленный в Золотую эпоху Ислама и обрамленный общей историей о персидском царе Шахрияре и прекрасной Шахерезаде. Считается, что это своего рода восточный эквивалент волшебных сказок братьев Гримм.
Но, хотя это правда, что в «Тысяче и одной ночи» есть новеллы, которые могут сойти за сказки, темы сборника намного шире. Он также включает в себя длинные героические эпосы, благочестивые притчи, басни, космологические фантазии, эротику, копрологические анекдоты, мистические религиозные рассказы, хроники светской жизни, риторические дебаты и множество стихов. Некоторые рассказы занимают сотни страниц, другие составляют не более чем короткий абзац.
Содержание «Тысячи и одной ночи», как ни странно, мало известно даже профессиональным арабистам (если только они специально не занимаются ею), не говоря уже об обычном читателе, хотя поп-культура ХХ века в детской редакции сделала знаменитыми отдельные истории о Синдбаде-мореходе, Али-бабе, Аладдине и самой Шахерезаде.
Сборник рассказов на арабском языке называется «Альф Ляйла ва-Ляйла», что буквально означает «Тысяча и одна ночь». На Западе сборник известен как «Арабские ночи» благодаря первому французскому переводу Антуана Галлана, вышедшему впервые в 1704 году. Именно с французского изначально переводили сборник на другие европейские языки, включая русский. Для краткости далее мы будем просто использовать название «Ночи».
Весь сборник объединяет то, что истории в них, как подразумевается, были рассказаны Шахеразадой царю Шахрияру. Из «Ночей» мы узнаем, что Шахрияр, мифический царь в древние времена, обнаружив неверность своей жены, казнил ее, и с того времени, опасаясь дальнейших измен, он брал девушек только на одну ночь, неизменно убивая их на следующее утро.
Спустя некоторое время дочь визиря, которую звали Шахеразада, вызвалась, вопреки воле отца, в качестве следующей кандидатки на королевское ложе. Шахеразада в ту же ночь начала рассказывать царю историю «О торговце и демоне», но поскольку в ту ночь она не закончила свой увлекательный рассказ, Шахрияр был вынужден отложить ее казнь, чтобы он смог услышать ее конец на следующую ночь.
Но на следующую ночь история продолжилась, но это не стало концом повествования. Вместо этого Шахеразада начала другую историю, вставленную в первую, и прервала эту историю, также незаконченную, на рассвете. И так продолжалось несколько лет (два года и 271 день, если буквально понимать 1001 ночь), покуда Шахеразада ночь за ночью рассказывала свои истории. В конце концов, к тому времени, когда ее обширный репертуар рассказов был исчерпан, она стала матерью нескольким детям Шахрияра, и он раскаялся в своем первоначальном намерении казнить ее.
Не только Шахеразада рассказывает истории, но и некоторые персонажи ее рассказов сами рассказывают истории, а некоторые персонажи их историй также рассказывают свои истории. Наиболее ярким примером этой техники обрамления является цикл рассказов «Горбунья». Здесь, среди прочего, портной рассказывает сказку, рассказанную ему хромым молодым человеком, и рассказ этого хромого молодого человека включает в себя рассказы цирюльника о его шести несчастных братьях.
Существует множество исследований и версий историков о том, когда, как и кем «Ночи» были написаны. Как отмечает историк Роберт Ирвин, ответ на этот вопрос зависит от того, что вы имеете в виду под «Ночами».
Краткий (а значит и не совсем точный) ответ заключается в том, что определенно существовала версия сборника рассказов, ходившая по рукам в десятом веке (хотя она называлась «Тысяча ночей», а не «Тысяча и одна ночь»), но мы очень мало знаем о том, что могло или не могло быть в сборнике рассказов до пятнадцатого века.
Более того, сборник рассказов десятого века опирался на старые сборники рассказов (вероятно, не только арабские, но и индийские и персидские), а новые рассказы добавлялись к первоначальному корпусу вплоть до начала девятнадцатого века. Кстати, даже сейчас мы не можем с полной уверенностью сказать, насколько тот или иной рассказ можно считать частью оригинального сборника. Так, истории об Аладдине и Али-бабе действительно отсутствуют в самых старых копиях «Ночей».
Еще более коротким ответом, говорит Ирвин, может быть такой – никто не знает, когда начались «Ночи» или когда они закончатся.
Примечательно, что, несмотря на популярность «Ночей» на Западе, например, в 19-м веке перевод «Ночей» почти обязательно должен был присутствовать в библиотеке британского джентльмена, на современном Ближнем Востоке, за некоторыми исключениями, арабские интеллектуалы вообще не считают «Ночи» литературой. Литературные достоинства рассказов, и правда, весьма различны, а в некоторой степени это все равно дело вкуса. Некоторые сказки в «Ночах» наивны и вульгарны или даже, в худшем случае, совершенно непонятны в том виде, в каком они сохранились.
Однако лучшие истории – это искусно построенные, очень сложные художественные произведения. Это литературные произведения в полном смысле этого слова. Хотя авторы анонимны, не все они были бесхитростными собирателями фольклора. Большинство историй заслуживают того, чтобы их считали продуктом высокой литературной культуры.
Однако значение «Ночей» лежит далеко не только в области литературы. «Ночи» также являются ценным источником по социальной истории Ближнего Востока в Средневековье и раннее Новое время. Конечно, «Ночи» содержат большое количество благочестивых и назидательных историй о святых и добродетельных мудрецах, а также притчи, которые предписывают благочестие, смирение, щедрость и так далее.
Но даже без «Ночей» существует множество книг о героях, ученых и святых средневекового исламского мира. Арабские хроники и биографические словари достаточно подробно отмечают достижения великих и благочестивых людей. Гораздо сложнее нам сегодня узнать что-либо о преступниках, маргиналах, отщепенцах, клоунах, нищих и прочих представителях социального дна Багдада и Каира. В этом смысле «Ночи» являются важным источником по таким вопросам, как социальные низы исламских государств и средневековая частная жизнь (хотя, безусловно, это источник, к которому следует обращаться с осторожностью).
В контексте жанра фэнтези стоит помнить, что одна из почти обязательных черт современных произведений фэнтези (что отлично продемонстрировано в цикле «Песнь льда и огня» Джорджа Мартина и в сериале «Игра престолов») – это наличие персонажей с «серой моралью» и отказ от разделения на традиционных для толкиновского фэнтези «хороших» и «плохих», «героев» и «злодеев». Современный читатель фэнтези любит неоднозначных персонажей, и как раз такими образами полны истории «Тысячи и одной ночи».
Магия, сокровища, роботы и политика
Почти все многочисленные определения жанра фэнтези сходятся на том, что авторы фэнтези описывают миры, в которых ощутимо присутствует то, что в широком смысле называют «магия». Роберт Ирвин отмечает, что серьезное отношение к магии в мейнстриме современной европейской художественной литературы встречается редко, а когда магия присутствует, она часто выступает в качестве прозрачной метафоры.
Например, сказки, которые якобы рассказывают о способности волшебника исполнять желания, на самом деле представляют собой притчи о цене, заплаченной за успех, и уменьшающихся возможностях в жизни по мере взросления. В целом, рассказы о магии сейчас считаются наиболее подходящими для детей. Во многом тоже самое касается и жанра фэнтези, к которому по-прежнему – даже несмотря на потрясающий успех франшиз по книгам Толкиена, Роулинг и Мартина – остается отношение как к не очень серьезной литературе, хотя уже и далеко не всегда детской.
Средневековые ближневосточные истории о магии и сверхъестественном могли иметь двоякий аспект. С одной стороны, здесь были забавные истории, призванные увлечь не самую взрослую аудиторию, но в то же время взрослые, слушавшие одну и ту же историю, могли распознавать социальные факты и аспекты повседневной реальности.
В конце концов, в средневековом Багдаде и Каире были практикующие колдуны, алхимики и охотники за сокровищами. С геомантами консультировались по вопросам командировок и результатов спортивных мероприятий. В реальности колдовства и джиннов сомневаться вообще не приходиться, ведь о них прямо говорится в Коране и хадисах.
Границы между фантастической и реалистической литературой в контексте «Ночей» настолько размыты, что мы их не можем порою нащупать. Неудивительно, что некоторые рассказы о сверхъестественном, включенные в «Ночи», появляются и в других книгах как сообщения о трезвых фактах.
Вкус к фантастике был настолько ярко выражен в средневековых арабских странах, что породил особый жанр литературы – аджаиб (чудеса). Были написаны многие книги о чудесах Египта, Индии и мира в целом. Такие книги были сборниками невероятных сведений об огромных памятниках древности, странных совпадениях, чудесных силах некоторых растений, камней и животных, а также о магических подвигах. Многие из чудес, впервые обнаруженных в «научно-популярных» работах по космографии, в конечном итоге перешли в «Ночи».
Например, цикл о Синдбаде, представляющий собой вымышленную переработку рассказов моряков о чудесах, которые можно найти в Индийском и Китайском морях (среди них дерево вак-вак с плодами в виде человеческих голов, Морской Старик и рыба размером с остров), является наиболее очевидным примером.
Магический поиск сокровищ, популярное клише фэнтези, тоже обильно присутствует в «Ночах». Охота за сокровищами в средневековом арабском мире была не просто чем-то вроде «черной археологии». Фактически, охота за сокровищами была одновременно оккультной наукой и профессиональным занятием. Как наука, она требовала от своих адептов знания древних преданий. Как профессия, она требовало мужества. Общепризнано, что муталиб (охотник за сокровищами) занимался рискованным делом.
Аль-Джавбари предупреждал в своем трактате XIII века «Кашфаль-Асрар» о реальных опасностях, с которыми может столкнуться искатель сокровищ: «Представьте, что вы находитесь в длинном узком проходе, спускающемся в глубины земли, и вдоль прохода стоят статуи с мечами. Остерегайтесь! Ударьте по земле перед собой палкой, чтобы мечи упали в пустоту».
Аль-Джавбари продолжает объяснять, как вооруженные мечами руки статуй активируются ртутными трубками, которые прикреплены к тросам. Читатели «Кашф аль-Асрар» получают инструкции о том, как избежать огненных ловушек с помощью магической фумигации, и что надо бить по земле перед собой палкой, чтобы не наступить на вращающуюся плитку и не попасть в ловушку. Охотнику за сокровищами требовались терпение, отвага, оккультные знания и ремесленное мастерство.
Сам Аль-Джавбари говорил об этом, исходя из личного опыта. Он и несколько его друзей вели раскопки на кладбище недалеко от Каира, когда обнаружили вход в подземный коридор со многими ловушками. Хотя Аль-Джавбари не говорит, нашли ли они какое-нибудь сокровище, все это читается как ближневосточная средневековая версия приключений Индианы Джонса. А ведь помимо угроз, исходящих от мин-ловушек и джиннов, муталибу часто приходилось сталкиваться с автоматонами-убийцами.
Тут напомним, что значительная часть древнегреческого опыта в области изобретательных механических устройств (приводимых в действие ветром, водой, гирями или пружинами) была передана средневековым арабам, и арабские инженеры продолжали разрабатывать и совершенствовать устройства для определения времени, раздачи напитков и проигрывания музыки.
Однако также было широко распространено мнение, что такие автоматоны – примитивные роботы – приводились в действие магией, и было еще широко распространено мнение, что древние цари и волшебники установили магические автоматоны для охраны своих скрытых сокровищниц. Автоматон, существо, которое не является ни живым, ни мертвым, часто фигурирует в «Ночах» как сверхъестественный страж. Созданные по большей части давно умершими мастерами, они являются остатками плохо изученного и потому опасного прошлого.
Можно много еще говорить о различных темах «Ночей», в том числе тех без которых нельзя сегодня представить жанры научной фантастики и фэнтези. К счастью, в последние годы появилось немало исследований «Тысячи и одной ночи», да и переводы самого сборника тоже в наличии. Однако нельзя не упомянуть в конце концов еще один важный аспект. «Тысяча и одна ночь» это не в последнюю очередь политический трактат.
Для многих читателей это покажется странной идеей, примерно как объявить политическом трактатом сказку о Белоснежке и семи гномах. Однако в средневековом исламском мире существовала сильная традиция передачи мудрости и информации посредством историй. Слушая Шахерезаду, царь Шахрияр должен был изучить примеры прошлого – истории ушедших царей, династий, мудрецов.
Современные политические учебники, как правило, скучны. Но так было не всегда. В средневековье рассказывание историй (сторителлинг) было общепринятым способом передачи религиозных, политических и моральных идей. Политические трактаты, вроде работ Абуль-Хасана аль-Маварди или Николо Макиавелли, были не единственными способами выразить политическую мысль.
Покорность Богу и повиновение правителю преобладают во многих историях. Политическое направление определено в самом начале, когда Шахерезада, вместо того, чтобы думать о том, как свергнуть тирана Шахрияра, начинает влиять на него с помощью своих историй – ночь за ночью.
Ирвин определяет политическое настроение «Ночей» как консервативное, монархическое и даже сервильное. Дескать, политические теоретики средневекового исламского мира были реалистами. Вместо того, чтобы тратить время на размышления об альтернативах деспотизму, они предпочитали концентрироваться на том, как получить лучшего деспота. А улучшить деспота могли слуги, которые не только давали ему хорошие советы, но и рассказывали истории, чтобы воспитать в нем политические добродетели.
Магия, политика, любовь и сокровища... В конце концов, из всех этих ингредиентов и состоит сверхпопулярное блюдо, которое называют жанром фэнтези. И как мы видим, появление «Тысячи и одной ночи» в списке Time было совершенно оправданным.