6 февраля 2023 года. Я проснулся с удовлетворением после того, как закончил утомительные двухдневные съемки документального фильма о психическом здоровье в Кашмире, моем родном штате. Последние шесть лет я работаю в Турции.

Когда я прочитал новости о землетрясениях, которые затронули 11 провинций на юго-востоке Турции, то первым делом позвонил жене и спросил о ее состоянии и в порядке ли члены ее семьи. Они были в порядке, но по ее напряженному тону я понял, что пришло мне время вернуться в Турцию после месяца в Кашмире, который я провел с семьей.

Я немедленно вылетел из Нью-Дели в Стамбул, взяв с собой полевые руководства и книги по оказанию первой психологической помощи, которые я упаковал как попало из-за своего напряженного психического состояния. Затем бюджетная авиакомпания взяла с меня изрядную сумму, практически равную стоимости авиабилета, за дополнительный багаж, несмотря на все мои мольбы. Я был в аэропорту за пять часов до вылета, но на посадку вышел последним из-за огромной толпы. Я и не подозревал, что эти неудобства ничего не значат по сравнению с тем, что я испытал и чему стал свидетелем в Турции.

К тому времени, когда я приземлился в Стамбуле, наш клинический руководитель и координатор в IPAM — Центре психотерапии и исследований им. Ибн Халдуна — оба уже находились в пострадавших от землетрясения районах и изучали ситуацию. И она не выглядела хорошо.

У нас был трехчасовой клинический тренинг с нашими руководителями по оказанию первой психологической помощи пострадавшим от землетрясений. Было решено, что наша команда из 50 терапевтов будет работать на местах по очереди, по крайней мере, в течение недели. Проект был рассчитан на год, чтобы удовлетворить растущие потребности в психиатрической и психосоциальной поддержке. Первая группа из 15 клинических психологов сразу выехала в Адыяман, а мне поручили сделать плакаты для детей и взрослых для релаксации и успокоения. Мы раздавали их в лагерях помощи.

После этого мне позвонили и попросили присоединиться ко второй группе наших волонтеров. Поскольку я недавно вернулся из Индии, моя жена не хотела, чтобы мы жили врозь, и решила тоже стать волонтером. Это произошло еще и потому, что всего за два месяца до землетрясений мы совершили двухнедельный тур по юго-востоку Турции и влюбились в местное гостеприимство и теплоту людей. Мы хотели сделать все возможное, чтобы помочь.

Мы приземлились поздним вечером и остановились в государственном общежитии, чьи двухэтажные кровати напомнили мне о моих студенческих годах десятилетней давности. Я отдыхал на нижней койке, а мой коллега занял верхнюю. Каждый раз, когда он поворачивался или делал какое-то легкое движение, я просыпался со страшным ощущением, что переживаю землетрясение. Утром я был лишен сна, но также размышлял о том, как настоящее землетрясение, должно быть, ощущалось миллионами людей. Это наполнило меня чувством благодарности и смирения.

Вместе с утренним солнцем передо мной предстала реальность и сила трагедии. Когда наш автобус тронулся, все, что я мог видеть, были обломки и тишина после бури. Адыяман внезапно превратился в город-призрак. Мы добрались до провинции Эгричай, где было разбито более 400 палаток.

Когда мы вошли в кемпинг, это было похоже на антиутопию. В воздухе витало ощущение мрака. Внезапно мое сердце начало замирать. Наша первая группа передала нам обязанности и план действий. Теперь мяч был на нашей стороне. Раньше я работал в лагерях помощи для сирийцев и рохинья, но опыт в лагере в Эгричае оказался другим и более личным. Возможно, потому, что Турция вот уже шесть лет — мой второй дом, и люди одаривали меня здесь своей добротой и гостеприимством до такой степени, что я никогда не чувствовал себя иностранцем в этой стране.

То же самое относится и к этому кемпингу в Адыямане. Меня встретили с распростертыми объятиями, и как только люди узнали, что я иностранец — это выдавал мой сильный акцент на турецком — мне стали задавать самые разные вопросы: от того, как я выучил язык, до того, как я познакомился со своей женой. Такое любопытство привело к тому, что люди стали делиться со мной эмоциями. Многие отметили, что они впервые после землетрясений поделились эмоциями или впервые засмеялись.

Подобно эффекту снежного кома, дети и особенно подростки начали собираться вокруг меня, чтобы встретиться с «белым индейцем», говорящим по-турецки.

Я провел много времени, разговаривая с солдатами, которые находятся здесь с первого дня, оставив свои семьи и детей, чьи фотографии они мне показывали. Они проделали невероятную работу по поддержанию правопорядка, установили все палатки и стали неотъемлемой частью поисково-спасательных групп вместе с AFAD.

Каждое утро мы попарно посещаем семьи в разных палатках и оцениваем их психосоциальные потребности. Постепенно люди начали узнавать меня и называть меня по имени. Они посылают своих детей к нам играть. И в очередной раз я понял, что дети умнее, чем мы думаем. У них есть яркие воспоминания о землетрясениях и потере их домов и семьи. Они выражают это посредством рисунков, в основном домов и построек — вещей, которые они потеряли.

У нас также есть индивидуальные встречи с пострадавшими. Я встретил пожилую женщину, которая потеряла 21 члена своей семьи. Я встретил молодого человека, который в общей сложности потерял 229 членов своей большой семьи. А еще есть те, кто живет с чувством вины выжившего: один из встреченных мной в зоне бедствия мужчин потерял свою дочь, но хотел, чтобы вместо нее лучше бы умер он сам.

Каждый потерял кого-то близкого, и это создало общую связь между жителями кемпинга. С кем бы я ни разговаривал, я сталкивался с невероятной верой в лучшее и благодарностью. Я почти не слышу, чтобы кто-то жаловался. Вера — это связующий фактор, который помогает людям продолжать жить.

Лично я благодарен и доволен тем, что нахожусь здесь. Каждый день я вижу в людях огромную надежду и благодарность. Все в кемпинге стараются помочь друг другу всеми возможными способами. Полиция, солдаты, учителя, врачи, уборщики, психологи, студенты и даже сами пострадавшие семьи — все имеют это замечательное единство, наблюдать за которым приятно.

Как психологи, мы считаем, что, когда истории рассказываются в безопасном месте, это приводит к обработке эмоций и исцелению. Это уже происходит, и я этому рад. Но прошел почти месяц после землетрясений, и мы также видим рост случаев комплексной травмы и посттравматического стрессового расстройства (ПТСР).

Первоначально жертвы пребывают в режиме выживания для удовлетворения своих основных потребностей — это состояние называют периодом острого стресса. Со временем, когда обстановка вокруг успокаивается, люди начинают осознавать реальность утраты. Это может превратиться в ПТСР, сложную травму или длительное расстройство, если его не лечить. И здесь начинается наша работа в качестве клинических психологов.

Есть страдание, но есть и исцеление. Есть травма, но есть и стабилизация состояния. Я скоро вернусь в Стамбул — до нашей следующей клинической ротации. А до тех пор другие наши группы возьмут на себя управление. Мне пока страшно уезжать и грустно. Но каждый конец — это также и новое начало. Когда я пишу это с любовью от Адыямана, это напоминает мне поговорку «Путешествие в тысячу миль начинается с одного шага». Я считаю, что мы сделали первый шаг, но останется ли этот город и его жители прежними?