О чем Ваша последняя книга «Ак Буре. Крымскотатарская сага»? Почему решили взяться за крымскотатарскую тему? Повлияли ли как-то на это события последних лет вокруг Крыма?
Невозможно в двух словах сказать о тексте в 600 страниц. Если коротко, это история трех поколений крымскотатарской семьи. Хронологический период: с 1918 по 2014 год. В романе несколько линий. Одна из них — линия Айдера Исмаилова, участника национального движения крымских татар. Замысел возник спонтанно.
Я в предисловии к роману пишу, что герои вели себя самостоятельно и действительно порой творили то, что хотели, не спрашивая автора. Это отнюдь не лукавство. Героя Искандера я задумывал как белорусского татарина (отсюда, кстати, не вполне крымскотатарское имя, по-крымскотатарски это звучит Эскендер). Но разговор в поезде со случайным попутчиком — православным священником Гурием — вывел меня на крымскотатарскую линию.
Так что никакой конъюнктуры здесь нет. Я вообще против того, чтобы писатель писал на злобу дня. Это задача журналистов и публицистов.
Вы — известный в России и за рубежом ученый, историк, возглавляли кафедру востоковедения и исламоведения Казанского федерального университета, многие годы занимались исламской экономикой (и в теоретической, и практической части). Как это сочетается с художественной литературой? Не мешает наука творчеству?
Я начал сочинять прозу в 7 лет. К счастью, родители сохранили эти первые опыты. Это были басни. В школьные годы я писал повести, издавал вместе с одноклассниками газету «Новый таймс», где были, помимо прочего, фельетоны и стихи моего сочинения. Потом, в студенческие годы, был перерыв. Я решил, что писать прозу нужно, имея за плечами определенный жизненный опыт. Если ты, конечно, не Лермонтов.
Научная и художественная литература у меня не смешиваются, как пресная и соленая вода, хотя источник у них один. Впрочем, увлечение художественной литературой, наверное, проявляется в том, что научные тексты я стараюсь писать ясным красивым языком. Насколько это получается — судить не мне.
Ваш роман «Ислам от монаха Багиры» — одно из первых, если вообще не первое художественное произведение на мусульманскую тематику в современной России. Как Вы пришли к этому, как начали писать не только научные работы, но и, скажем так, мусульманскую беллетристику?
Строго говоря, это не роман, а повесть. Издатели назвали его романом. Из опубликованных произведений это был действительно первый художественный текст, который можно отнести к разряду мусульманской художественной литературы.
Объем нашего интервью не позволяет подробно рассказать, что такое мусульманская художественная литература. Поэтому отсылаю тех, кому интересны подробности, к своей статье «Исламский прорыв: мусульманская литература в поисках идеологии». Ее можно легко найти в сети. Скажу здесь только, что мусульманская художественная литература на русском языке была интересным литературным экспериментом, не оставшимся без внимания литературоведов.
Хотел бы также отметить, что «Ислам от монаха Багиры» не просто повесть о мусульманах. Главный герой — следователь одного из шариатских судов в Петербурге Абдулла Петрович Мухин, русский мусульманин-неофит. (Чтобы не пугать читателя, напомню, что действие происходит в 2042 году).
Почему именно был выбран русский мусульманин, сейчас уже не скажу. Возможно, повлияло то, что тогда в медийном пространстве были активны русские мусульмане. С некоторыми из них я был знаком. Например, один жил прямо напротив моей комнаты в общежитии МГИМО.
Как развивается это направление, его аудитория и ее восприятие новых книг? Востребована ли мусульманская художественная литература? В нулевые вы возглавляли литературно-философский журнал «Четки», стояли у истоков литературной премии «Исламский прорыв», и, наверное, кому, как не Вам, сегодня в 2022 году судить об этом?
Как я уже сказал, мусульманская художественная литература была интересным экспериментом. Но после прекращения издания журнала «Четки» в 2012 году я не занимаюсь этим вопросом. Это не означает, что я не слежу за издаваемыми произведениями современных авторов, которые пишут на темы, связанные с жизнью мусульман.
Например, в свое время мне очень понравился «Заххок» Владимира Медведева. Хотя этот роман нельзя отнести к мусульманской художественной литературе, он дает очень яркую картину того, что происходило в Таджикистане во время гражданской войны в 1990-е.
Что касается моих собственных текстов, то они не только о мусульманах. Но на страницах написанных мною рассказов, повестей и романов мусульман можно встретить часто. Взять тот же «Ак Буре». Это не роман об исламе и конкретных мусульманах. Это книга о судьбе народа на примере отдельно взятой семьи. При этом, кстати, количественно в романе героев — казанских татар больше, чем крымских.
Во время работы по присуждению литературной премии «Исламский прорыв» Вы общались с Ильей Кормильцевым, Эдуардом Лимоновым, Сергеем Шаргуновым. Повлияли ли они или кто-то еще из известных современных русскоязычных авторов на ваше творчество?
Творчество упомянутых Вами людей на меня не повлияло. Хотя я открыл для себя Кормильцева как поэта, именно когда общался с ним по вопросам премии. Все-таки одно дело, когда ты слышишь песни на его стихи, другое дело, когда ты их читаешь на бумаге или слышишь в исполнении автора.
Мне нравилась в Илье его принципиальность. Он был внесистемным человеком, и это вдохновляло меня в мои двадцать шесть лет. Вдохновляет и сейчас. Опять же, чтобы не быть многословным, отсылаю тех, кому это интересно, к своему эссе «Три сюрприза от Кормильцева».
С Лимоновым были исключительно деловые отношения. Как человек и писатель он был мне чужд. Кроме того, я хорошо помнил, как Невзоров в своей передаче показывал Лимонова, стреляющего из пушки по осажденному Сараеву. Поэтому я не понимаю тех мусульман, которые писают кипятком, вспоминая о знакомстве с Лимоновым и его текстами.
Сергей Шаргунов был уже тогда немного «звездным мальчиком», и с ним мы практически не общались.
В аннотации к «Ак Буре» говорится, что автор следует традициям Гоголя, Булгакова, Салтыкова-Щедрина. Что для Вас русская классическая литература? В чем современная российская мусульманская беллетристика продолжает ее традиции?
Если коротко, то для меня классическая литература (неважно, русская или зарубежная) — это то, что хочется перечитывать. К сожалению, в современной литературе практически по пальцам можно перечислить произведения, к которым хочется вернуться. Мусульманская беллетристика здесь не исключение.
Если это хорошо и талантливо написано, то это, во-первых, будет интересно не только мусульманам. Например, среди читателей журнала «Чётки» было больше немусульман, чем мусульман. И, во-вторых, обозначенный выше критерий. Если текст хочется перечитывать и находить там всякий раз что-то новое для себя — это, скорее всего, классика.
Романы и повести на мусульманские темы выходят и на Западе. Как у тамошних исламских сообществ обстоят дела с литературным творчеством? Попадалось ли что-то реально стоящее?
Как я уже сказал, после 2012 года я уже не слежу активно за такой литературой. Если мне попадается что-нибудь интересное, я читаю. Но, по правде сказать, мне больше интересна жизнь наших российских мусульман, отраженная в литературе.
Как оцениваете современную турецкую литературу? В России, к сожалению, пока более-менее знают только Орхана Памука. Даже имя Назыма Хикмета, кстати похороненного на Новодевичьем в Москве, совсем недалеко от Бориса Ельцина, почти неизвестно.
Мне сложно оценивать турецкую литературу. Я не владею турецким и потому вынужден довольствоваться тем, что переведено на русский. Поэтому, к сожалению, меня можно отнести к той категории россиян, которая мало знает о турецкой литературе прошлых веков и практически ничего не знает о современных прозаиках и поэтах Турции.
Как раз собирался слушать в ближайшее время «Жизнь прекрасна, братец мой» Хикмета. Планировал прочитать «Мадонну в меховом манто» Сабахаттина Али.
