Учитывая то, что этнические азербайджанцы составляют порядка трети населения Ирана (по разным оценкам, 25-35 млн или 35-42% населения), возникает вопрос: не является ли победа на президентских выборах их представителя симптомом разрушения иранского национального единства, которое обычно рассматривается прежде всего как персидское?
Комментаторы, увлеченные западной повесткой и склонные сопоставлять с ней процессы в незападных странах, и вовсе видят в этой победе проявление прогрессиcтского тренда сродни победе Барака Обамы на президентских выборах в США, которая тоже стала симптомом разрушения гегемонии WASP («белых англосаксонских протестантов») в этой стране.
Уместны ли подобные аналогии?
Иранские тюрки у истоков персидского возрождения
Отличие ситуации этнических азербайджанцев, или шире тюрок Персии, от ситуации афро-американцев в США заключается в том, что вторые до недавнего времени подвергались расовой сегрегации, а до этого и вовсе были рабами, тогда как первые, начиная с Сефевидов, фактически могут рассматриваться как неотъемлемая часть «государствообразующего народа» Ирана.
И это относится не только к последнему периоду его домодерного существования, когда от Сефевидов до Каджаров Персией правили, обеспечивая ее государственное и протонациональное единство, именно тюркские династии. Самое интересное, что это относится и к периоду модерного персидского нациестроительства во второй половине XIX — первой половине XX веков, видными представителями которого также становились этнические тюрки.
Так, одним из первых и наиболее известных глашатаев возрождения персидских языка и культуры и их «очищения» от иностранных влияний стал представитель тюркской каджарской династии Джалал ад-Дин Мирза (1827 - 1872), написавший историко-апологетический памфлет ярко выраженной персидской националистической направленности «Наме-э хосрован» («Книга царей»).
Несовпадение между личными происхождением и национальным выбором — это достаточно типичная история для подобных процессов и того времени. Например, адептом национально-языковой чехизации в Богемии примерно в то же время стал Йозеф Юнгман (1773-1847), сын немецкого отца и матери-чешки (у Джалал ад-Дина Мирзы мать была курдянкой). Однако другие факты позволяют сделать вывод о том, что в данном случае имел место более сложный этнополитический процесс.
Так, персидские квазипуританско-лингвистические идеи Джалал ад-Дина Мирзы поддерживал Мирза Фатали Ахундов (1812-1878), который был не просто этническим азербайджанцем, но и одним из создателей современного азербайджанского литературного языка. При этом, будучи азербайджанским писателем, Ахундов активно участвовал в идейно-общественной жизни персоязычного пространства и влиял на него, не отделяя от него ни себя, ни свою азербайджанскую этничность.
Еще одним примером такого рода является Мирза Абдуррахим Талибов (1837-1911), уроженец Темир-Хан-Шуры (ныне дагестанский Буйнакск), который в равной степени был и азербайджанским, и персидским автором и общественным деятелем, писал на двух языках и не видел противоречия между азербайджанскостью и персидскостью. Он, кстати, критиковал радикально-персизаторский лингвистический пуризм Джалал ад-Дина Мирзы, поддержанный Мирзой Фатали Ахундовым, не соглашаясь с его антиисламской подоплекой и считая неразумным отказ от арабской составляющей персидского языка. А Мирза Ага Хан Кермани (1854-1896), который в отличие от Джалала ад-Дина Мирзы и Мирзы Фатали Ахундова был выходцем из реальной персидской глубинки, считал, что под видом «очищенного персидского языка» они пропагандируют искусственную лингвистическую конструкцию, предлагая вместо этого создавать национальный литературный персидский язык с опорой на региональные и племенные персидские говоры.
От симбиоза к антагонизму
В случаях с модерными национальными проектами культурная составляющая неотделима от их политической повестки. Так это было и в Иранском Азербайджане.
В 1920 году в Тебризе, неофициальной столице Иранского Азербайджана, произошло антиколониальное (антианглийское и антиколлаборационистское) восстание под руководством Мохаммада Хиябани (1880-1920), утопленное в крови тогдашней «ЧВК», состоящей из казаков.
Хиябани также был иранским азербайджанцем, причем если начинал он в Иранской демократической партии, то в 1917 году создал из ее региональных сторонников Демократическую партию Азербайджана (иранского). В ходе Тебризского восстания под его руководством было создано региональное правительство. Но показательно, что повстанцы отказались от национального названия региона Азербайджан и провозгласили его на персидский манер Азадистаном, то есть Страной свободы.
Это, видимо, указывает на то, что взгляды Хиябани и его соратников были скорее этнорегионалистскими, чем последовательно-националистическими в этническом смысле. Выступая в защиту азербайджанского языка и культурных прав иранских азербайджанцев, он в то же время не противопоставлял их общеиранским повестке и интересам. «Целью нашего восстания является величие Ирана, и Азербайджан — неотъемлемая его часть... Мы всегда были впереди. Нас никогда не видели в последних рядах. Какими бы быстрыми и ловкими ни были иранские свободолюбцы, при объединении с нами они станут еще более прогрессивными и энергичными и смогут заложить основу свободы... Тебриз принесет Ирану освобождение», — заявлял убитый лидер.
Однако уже очень скоро траектории тюркского и персидского модерных национальных проектов начнут расходиться. В Турции Мустафа Кемаль начал тюркизацию, а в Персии аналогичную ей персизацию, в том числе в отношении неперсидских народов, стал проводить Реза Пехлеви. Это привело к тому, что людям приходилось делать выбор между той или иной идентичностью, причем, среди иранских азербайджанцев находились и те, кто делал радикальный выбор в пользу персидской идентичности в ущерб тюркской.
Кому-то это может показаться парадоксальным, но одним из таких людей стал лидер партии, которая в силу своей идеологии должна была бы быть интернационалистической — Иранской коммунистической партии. Речь идет о Таги Эрани (1902-1940), который сам, будучи иранским азербайджанцем, отреагировал на подъем среди земляков тюркского национального самосознания призывами к его искоренению и проведению политики их персизации.
Объяснение у этого видимого парадокса есть — Таги Эрани считал иранских азербайджанцев тюркизированными персами, которым следует вернуться к «персидским истокам». Однако у других иранских азербайджанцев это вызывало прямо противоположные настроения.
Азербайджанский национальный проект в Иране
На фоне Иранского Азербайджана с его тюрко-персидским этнокультурным синкретизмом и регионализмом полноценный национальный проект в лице Азербайджанской Демократической Республики сумел реализоваться в северном Азербайджане, создатели которого руководствовались идеологией тюркизма. Правда, просуществовала она в то время пару лет, с 1918 по 1920 годы, однако, именно проявившееся в ней самостоятельное национальное самосознание во многом определяло потом и национальное самосознание титульной нации в Азербайджанской ССР.
В 1941 году, когда советские войска вторглись в Иран, руководство Азербайджанской ССР во главе с Мир-Джафаром Багировым предприняло попытку объединить азербайджанские земли и таким образом весь азербайджанский народ. Благо, прецеденты уже были — в 1939 году также в состав Украинской и Белорусской ССР были включены населенные украинцами и белорусами земли, отторгнутые от Польши. Однако геополитический контекст этих событий был принципиально разным — тогда, в 1939 году, Советский Союз вместе с Германией выступал против Польши, чьей союзницей была Великобритания. Но в 1941 году Рейх напал уже на СССР, а новым союзником для противостояния Гитлеру стал «коллективный Запад». А тот, прежде всего в лице Великобритании и США, настоял на том, чтобы СССР в 1946 году вывел войска из Ирана. Это в свою очередь автоматически привело к ликвидации провозглашенной в его северной части Демократической Республики Азербайджан, которая была инструментом азербайджанской ирреденты.
Тем не менее, эти годы существования иранских азербайджанцев фактически в едином национальном образовании с северными наложили серьезный отпечаток на дальнейшие персидско-азербайджанские отношения в Иране. Войдя в Иранский Азербайджан, персидские силы устроили брутальный погром азербайджанских национальных структур и кадров.
Иранская революция 1979 года изменила отношение Тегерана к неперсидским народам примерно в такой же степени, как коммунистические революции в России и Китае к их подчиненным народам. То есть при всей риторике о единстве народов на новой интернациональной основе («пролетарской» в одних случаях и «исламской» в другом) и заигрывании с национальными чувствами меньшинств, реальное отношение к ним метрополий принципиально не изменилось и заключалось в подавлении их национальных тенденций. А как следствие, росло и сопротивление этой политике.
Сильным толчком для этого послужило обретение Азербайджаном независимости, особенно в годы правления Народного фронта Азербайджана, практически открыто призывавшего к воссоединению независимого Азербайджана с территориями, на которых проживают иранские азербайджанцы. На этом фоне возникли центробежные тенденции, призывавшие к отделению от Ирана.
В 2002 году часть лидеров покинула ряды движения, вероятно, с целью создания новой национальной организации иранских азербайджанцев, с которой зарубежные партнеры могли бы иметь дело, не давая Тегерану повода обвинять их в поддержке открытого сепаратизма. Последние не призывали к отделению от Ирана, публично добиваясь лишь федерализации страны с обретением неперсидскими народами национально-территориальных автономий.
Два национальных проекта у одного народа
Избрание президентом Ирана Масуда Пезешкиана, не просто этнического азербайджанца, а человека, открыто признающегося в том, что требует от своих детей говорить в семье по-азербайджански, а не по-персидски, это еще один значимый эпизод азербайджано-иранских отношений. Впрочем, если точно, Пезешкиан этнически идентифицирует себя как тюрка, а не азербайджанца, но тут надо иметь в виду, что многие азербайджанцы считают это понятие или политонимом (названием граждан Азербайджанской Республики) или хоронимом (названием жителей исторической территории), но не этнонимом (национальностью), каковым считают как раз определение «тюрок».
Продолжает ли в данном случае Пезешкиан линию таких упомянутых в данной статье азербайджано-иранских деятелей как Ахундов, Талибов, Хиябани, для которых их азербайджанская идентичность была частью более широкой иранской, основанной на персидско-тюркском симбиозе? Или же он представляет уже тех азербайджанцев, которые прежде всего считают себя представителями своей нации и лишь затем гражданами Ирана, от которого ожидают признания их национальных прав?
Учитывая то, что в иранской элите, начиная с первого лица государства аятоллы Хаменеи, немало людей не только азербайджанского происхождения, но и владеющих разговорным азербайджанским языком, тем не менее считающих себя прежде всего иранцами и шиитами, сегодня можно говорить о наличии в среде одного народа (этнической группы) двух национальных проектов: мультиэтнического иранского и этнонационального азербайджанского. И от того, какой из них в конечном счете возобладает, без преувеличения зависит будущее как этой страны, так многочисленных процессов, которые с ней связаны.
