Вечером 16 февраля 1919 года в гостиничном номере в Париже скончался 39-летний британский политик и дипломат, приехавший в столицу Франции для участия в Парижской мирной конференции по итогам Первой мировой войны. Дипломата звали сэр Марк Сайкс, и это имя, наряду с именем французского дипломата Франсуа Жоржа-Пико, по сей день остается одним из самых неоднозначных и зловещих символов Ближнего Востока.
Сайкс умер от испанского гриппа, став одной из жертв пандемии H1N1, которая разразилась 100 лет назад и унесла от 20 до 40 миллионов жизней во всем мире (по некоторым оценкам, до 100 миллионов), когда планета все еще была в шоке от ужасов Первой мировой войны.
Новый грипп был назван испанским потому, что вирус впервые был широко освещен в испанской прессе.
На самом деле, человек, бывший соавтором Соглашения Сайкса-Пико 1916 года, разделившего постосманский Ближний Восток на колониальные сферы влияния, возможно, стал одной из самых последних жертв «испанки». Впервые вирус был отмечен в Кэмп-Фанстон, штат Канзас, США, в марте 1918 года и почти полностью выгорел к лету 1919 года, но оставил после себя колоссальные разрушения.
Необычная и опасная природа убийственного вируса была настолько непривычна, что врачи сначала часто ошибочно диагностировали вместо него лихорадку денге, холеру или брюшной тиф.
Шотландский врач в письме от сентября 1918 года мрачно описывал стадии распространения вируса в теле человека: «Все начинается с того, что кажется обычным приступом гриппа. Когда они попадают в больницу, у [пациентов] очень быстро развивается самый опасный тип пневмонии, который когда-либо был виден… Это всего лишь вопрос нескольких часов, затем наступает смерть, начинается просто борьба за дыхание, пока они не задохнутся. Это ужасно».
В регионе, где колониальное наследие сэра Марка Сайкса до сих пор вызывает большие споры, бесчисленное количество людей также погибло от смертельных последствий испанского гриппа.
В наши дни, когда вся планета оказалась охвачена новой пандемией коронавируса, вызывающего до боли похожие симптомы, люди часто вспоминают ту страшную эпидемию, убившую людей больше, чем Первая мировая война. Пытаясь ответить на вопрос о том, как пандемия COVID-19 изменит мир в XXI, мы также пытаемся разобраться, как изменился мир после испанского гриппа в ХХ веке.
И более конкретный интересующий нас вопрос — какой след «испанка» оставила на большом Ближнем Востоке?
По всему Ближнему Востоку грипп уносил жизни так же безжалостно, как и везде. Глобальная пандемия прошлась тремя волнами, но именно вторая, самая опасная волна, принесла большинство смертей в страны, входившие в состав Османской империи.
Грипп затронул огромное количество самых разных людей. Последний османский султан Мехмед VI стал одним из известных монархов, переболевших в ту пандемию. Основатель Турецкой Республики Мустафа Кемаль подхватил вирус в 1919 году прямо перед отправкой в Самсун, где он начал Войну за независимость. По словам его адъютанта, Кемаль переболел испанским гриппом дважды. Известный художник-авангардист Фикрет Муалла потерял свою мать от этой болезни, когда был подростком. Он всю жизнь винил себя в том, что принес вирус из школы. Поэт Назим Хикмет использовал испанский грипп как один из описательных элементов атмосферы Стамбула 1914-18 годов, наряду с такими символами эпохи как тиф, железная дорога, продажа автомобилей, мобилизация на войну и немецкие сапоги.
И все же, наследие испанского гриппа воспринимается сегодня по-разному в странах Ближнего Востока. Проще всего, это можно проиллюстрировать на примере двух стран, которые серьезно пострадали от пандемии — Египта и Саудовской Аравии.
Египет
Египет в те годы находился под т. н. «протекторатом» Британии, а на деле был ее колонией. Первая волна пандемии появилась в стране где-то в конце весны 1918 года - примерно в мае или июне. Она привлекла мало внимания, хотя и отмечали, что заболевание возникло в необычное время года. Департамент общественного здравоохранения (подразделение министерства внутренних дел) тогда просто рекомендовал людям оставаться дома в случае болезни.
Историк Кристофер Роуз отмечает, что проблема в Египте, как и в других колониях, заключалась в том, что почти все имперские чиновники, у которых имелись воинские звания, были призваны на военную службу. Многие из них были отправлены в Палестину в армию британского генерала Алленби, чтобы участвовать в кампании, начавшейся осенью 1917 года, и оставались там, когда, год спустя произошла самая смертоносная волна пандемии. В их число входили и многие руководители департамента общественного здравоохранения, а также большинство районных медицинских работников, чья задача заключалась в надзоре за медицинским обслуживанием гражданского населения. Проще говоря, на протяжении большей части войны гражданские медицинские потребности были далеко позади военных нужд.
В итоге, когда пандемия обрушилась на Египет, англо-египетское правительство было застигнуто врасплох. Больницы и клиники были перегружены. Заседание муниципалитета Александрии в начале ноября превратилось в специальную сессию по рассмотрению жалоб. Граждане с гневом требовали, чтобы глава муниципального департамента здравоохранения сделал больше для борьбы с пандемией.
Лишь в середине ноября были опубликованы основные руководящие принципы. Школы оставались открытыми до начала декабря. Рынки, суды и университеты были закрыты. Города и правление провинций издавали директивы, но многие казались беспорядочными в своих подходах: в Каире были закрыты кинотеатры, но не театры; бары были закрыты, но не кафе. Как в Каире, так и в Александрии люди жаловались на скученность в городских трамваях, а местные органы власти неохотно признавались, что они мало что могут сделать для контроля над окружающей средой.
Врачи - в основном египтяне, греки или сирийцы - были перегружены работой. В какой-то момент пресса заметила, что в Асьюте медиков постоянно вызывали на дом, и они работали более 15 часов в день. На следующей неделе стало известно, что все врачи города сами заболели гриппом и не могут лечить пациентов.
Сообщалось, что в некоторых деревнях в сельской местности «не было другого дела, кроме как хоронить мертвых», и что сельскохозяйственное производство прекратилось. Это чрезвычайно важно отметить, так как вся экономика Египта зависела от интенсивного сельскохозяйственного производства, а у большинства крестьян было мало сбережений. Прекращение работ на полях произошло бы только в самых экстремальных обстоятельствах.
По разным подсчетам умерло от 138 000 до 170 000 египтян, по большей части, молодых людей, в основном в последние восемь недель 1918 года, и в основном в сельских районах. Последствия «испанки» для Египта были катастрофическими, и, скорее всего, грипп стал одной из причин масштабного восстания 1919 года.
С оглядкой на вышесказанное может показаться странным, что в популярной истории Египта пандемия гриппа либо упускается, либо игнорируется. Ее просто не помнят, так как историческая память страны не замечает эпидемию на фоне куда более заметных войн и восстаний.
Совсем иной след пандемия оставила в исторической памяти Саудовской Аравии.
Саудовская Аравия
Для Аравии эпидемии не были чем-то новым. В XVIII и XIX веках в аравийских летописях они появляются так же часто, как атаки саранчи на посевы. Чума, и особенно оспа и холера, проникали на полуостров через порты Персидского залива и Хиджаз. Болезни распространялись благодаря движению паломников в Медину и Мекку, торговым караванам или через миграцию бедуинских племен. Иногда их называли божественным наказанием, но чаще всего они рассматривались как сезонная неизбежная прихоть природы и многочисленных контактов, связывающих общества и экономики Аравийского полуострова с остальным миром.
Когда число зарегистрированных случаев заболевания COVID-19 в Саудовской Аравии возросло в марте 2020 года, саудовская пресса опубликовала ряд статей о первой пандемии XX века. Авторы их в королевстве провели более или менее научные сравнения двух кризисов в области общественного здравоохранения. Оказалось, что в отличие от Египта и Сирии, предыдущий кризис не был забыт, так как, по сути, это был формирующий момент в появлении Саудовской Аравии.
Испанский грипп поразил центральную область Неджд и соседние эмираты в течение трех месяцев в 1919 году. Он был настолько яростен, что саудовские историки того периода и сохранившиеся народные воспоминания описывают это время как «год сострадания» или «год лихорадки».
По словам британского исследователя и советника в Саудовской Аравии Г. Сент-Джона Филби, в городах число погибших в день достигало десятков людей, а в Эр-Рияде - 100 человек в день в разгар пандемии, и около 25 000 - в городах Центральной Аравии. Грипп уничтожал целые кочевые группы, которые уже сильно пострадали от суровой засухи и паралича торговли во время Первой мировой войны. Это усугубило их страдания и вызвало первые восстания радикальных бедуинов против эмира Абдуль-Азиза ибн Сауда в то время, когда он готовил несколько тяжелых кампаний в северной части Неджда и в Хиджазе.
Вместо того, чтобы пожинать обычных жертв эпидемии, пожилых и слабых (как это было прежде), на этот раз вирус запомнился тем, что он особенно часто поражал активных молодых людей - торговцев, улемов, фермеров, солдат, все жизненно важные элементы эмирата. Абдуль-Азиз ибн Сауд сам потерял своего старшего сына и очевидного наследника - Турки, - а также Джавхару, одну из своих жен.
Среди более или менее эффективных традиционных профилактических мер Аравия возродила тогда практику изоляции больных и тех, у кого подозревали вирус (то есть, ввела карантин). Ибн Сауд был вынужден вызвать главного медицинского представителя американской протестантской миссии в Бахрейне Пола Харрисона, чей приезд несколько усилил недовольство радикалов и еще больше ослабил их поддержку Ибн Сауда.
Пять лет спустя, когда были только что завоеваны Мекка и Медина вместе с портом Джидда, саудовский эмир приказал создать первое учреждение общественного здравоохранения в Мекке с филиалами в остальной части будущего королевства. Эмират взял на себя заботу о здоровье своих подданных, но, как и в случае с другими новыми учреждениями зарождающегося государства, Ибн Сауд первоначально окружил себя сирийскими, ливанскими и египетскими врачами и администраторами, так как среди саудовского населения аналогичных специалистов не было. Именно они взяли на себя ответственность за здоровье подданных королевства, добившись в этом определенных успехов.
Память об эпидемии гриппа 1919 года в Аравии оставалась сильнее, чем в других странах Ближнего Востока, которые также сильно пострадали. Конечно, в первую очередь, это случилось из-за того, что саудовский эмират и его соседи по Персидскому заливу сумели избежать большей части ужасов Великой войны. Три месяца эпидемии в саудовском государстве пришлись на период его создания в условиях тогдашней глобализации, хрупкости его собственной экосистемы и рисков, присущих использованию иностранного опыта в критический момент территориальной экспансии и формирования институтов.
COVID-19 и испанский грипп
Ближний Восток, как он есть сегодня, часто называют детищем неоконченной Первой мировой войны. Однако, акцент чаще всего делается на распаде Османской империи, колониальной оккупации, создании «под линейку» арабских государств, гибели и разрушениях в результате Великой войны и многих других порожденных ею конфликтов. При всей его значимости фактор пандемии учитывается редко. Между тем, современный Ближний Восток - это еще и дитя «испанки».
О том, как в коллективной памяти народов Ближнего Востока отложится нынешняя пандемия COVID-19 по понятным причинами говорить еще рано. Однако вряд ли кто-то сомневается, что коронавирус изменит привычную жизнь во всем мире.
По сравнению с ситуацией 1918-1918 годов он ударил по планете в относительно более спокойное и комфортное время, что заставляет нас совершенно иначе чувствовать свою уязвимость и хрупкость. В ближайшие годы мы возможно столкнемся со многими экономическими и политическими кризисами, военными конфликтами, бунтами и переворотами, падением одних держав и возвышением других.
Будут ли помнить люди о том, что все началось с рынка в китайском городе Ухань? Этот вопрос оставим будущим поколениям.
