Не так давно российская общественность отметила знаменательную дату – 160-летие со дня ликвидации в России т.н. «крепостного права» манифестом «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей». Он был издан царем Александром II в 1861 году 19 февраля по старому стилю или 3 марта по новому. Событие это выглядит как проходное в ряду других знаменательных дат русской истории, но вот саму проблему крепостничества таковой не назовешь. Однако прежде чем понять почему, надо выяснить, чем же было это самое «крепостное право».
Крепостное рабство, а не право
Сегодня в определенных кругах, позиционирующих себя в качестве «консервативных», уже привычными стали оправдания «крепостного права». О чем можно говорить, если сам Валерий Зорькин, председатель Конституционного суда России – органа, призванного стоять на защите Конституции страны, в 2014 году написал об этом следующее:
«При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: «Мы были ваши, а вы – наши»».
А знаменитый «Бесогон» Никита Михалков, из советского культурного деятеля давно вжившийся в роль дореволюционного русского барина-монархиста, и вовсе обошелся без двусмысленностей, заявив, что «крепостное право – это самое хорошее и светлое, это мудрость народа и патриотизм».
В подобных кругах стало возможным представлять дело так, будто бы критика крепостничества является уделом коммунистов и прочих революционеров. Меж тем, не кто иной, как знаменитый русский монархист и военный теоретик Белого движения Антон Керсновский в своей «Истории Русской армии» высказался по этому вопросу предельно категорично:
«Мы пользуемся термином «рабство» как наиболее точно и правдиво передающим смысл «крепостного права» – термина слишком расплывчатого, как бы «вуалирующего» действительность и дающего даже основания некоторым исследователям сравнивать русскую «барщину» с «барщиной» европейской и даже пытаться искать ей какую-то аналогию («У нас, мол, крепостное право упразднено лишь в 1861 году, но ведь и в ряде германских земель оно существовало до 1848 года» и т.д.). Сравнение это немыслимо. Вассальные европейские крестьяне принадлежали поместью, русские крепостные являлись личной собственностью помещика.
Европейская барщина – остаток феодализма – обязывала крестьянина работать на своего «сеньора» известное количество дней в году в порядке повинности. Вне этой повинности он был совершенно свободен в своих занятиях и поступках, его личность, семья и жилище были неприкосновенны, и при случае он мог найти управу на феодала (вспомним потсдамского мельника, пригрозившего Фридриху II коронным судьей).
Русский крепостной, напротив, был рабом в полном смысле этого понятия. Его можно было продать, купить («оседло» или «на выводе» – в дальние губернии), заложить в банк, обменять на другого раба, на борзого щенка, на какой-нибудь понравившийся рабовладельцу предмет. Можно было силой женить, выдать замуж, сдать в рекруты, разбить семейную жизнь раба, истязать его. Жизнь крепостного в XVIII веке особенной ценности не представляла (Салтычиха, умертвившая 38 рабынь, не была даже сослана в Сибирь). Лишь в 1833 году запрещено было продавать крепостных далеко от их семей. Русское рабовладение можно сравнить лишь с американским, только там угнетались негры, а здесь единоплеменники».
Проблема русского рабства
Итак, суть проблемы крепостничества заключается в том, что одна часть русского народа находилась в рабстве у другой его части. Какая именно часть? На момент отмены русского рабства в 1861 году это уже было меньшинство – «всего» 37% в масштабах всей Российской империи, или 23 миллиона человек. Но это уже после предшествующих освобождений крепостных разными способами, а вот в 1811–1817 годах, после только что выигранной «Отечественной войны» доля крепостных даже в масштабах всей империи составляла 57-58%. При этом в населении некоторых губерний крепостные абсолютно преобладали даже перед отменой рабства. Например, в Псковской – 53%, Рязанской – 56%, Волынской – 56%, Витебской – 57%, Костромской – 57%, Киевской – 57%, Владимирской – 57%, Нижегородской – 58%, Подольской – 59%, Кутаисского генерал-губернаторства – 59%, Минской – 60%, Калужской – 61%, Могилевской – 64%, Тульской – 68%, Смоленской – 69%. То есть, как видно, за исключением Кутаисского генерал-губернаторства, даже накануне отмены крепостничества в рабстве находилось большинство населения исконных земель именно «Великой, Малой и Белой Руси».
Конечно, не все русские были рабами – были и господа. Не только помещики-рабовладельцы, но и представители привилегированных сословий в широком смысле: служивых гражданских (чиновники) и военных (офицеры) дворян, купечества трех гильдий в зависимости от оборота капитала, а также прослойка мещан – аналога современного «среднего класса». Однако надо понимать, что в ходе Гражданской войны 1917–1923 годов и последующих массовых репрессий значительная часть представителей этих сословий подверглась физическому уничтожению и изгнанию из страны, а они в целом за семь десятилетий правления коммунистов подверглись стратоциду — уничтожению в качестве социальных групп.
Более того, стратоциду подверглась зажиточная часть крестьянства – т. н. «кулаки» и «середняки», многие из которых как раз были потомками свободных крестьян. После уничтожения дореволюционной элиты, выращенной примерно за три века существования европеизированной Российской империи, со значительным, местами определяющим присутствием в ней выходцев из западноевропейских народов, место новой элиты советского «бесклассового» общества в значительной степени заняли ранее дискриминированные выходцы из специфического этнорегиона – «черты оседлости». А вот среди русских в результате этого жесткого социального переформатирования стал доминировать социокультурный тип освобожденного раба, вчерашнего крепостного или его потомка.
Впрочем, освобожденного ли? В 1920 году в Тамбовской губернии на территории с богатыми повстанческими традициями вспыхнуло очередное крестьянское восстание – на этот раз уже против большевиков. Показательно, что крестьянское восстание под руководством социалиста-революционера (эсера) Александра Антонова, выходца из мещан, со стороны большевиков подавлял дворянин Михаил Тухачевский.
Вообще надо отметить, что решающую роль в победе большевиков сыграл переход на их сторону именно таких военных, часто дворян, увидевших в них возродителей империи.
Начальником штаба и Верховным главнокомандующим Красной армии (РККА) был дворянин и царский генерал-лейтенант Бонч-Бруевич. В 1918 году ее главкомом стал бывший начальник Оперативного штаба 1-й императорской армии полковник Каменев. Его помощником, начальником Полевого штаба был генерал-майор царской армии Лебедев. Начальником Всероссийского Главштаба – другой царский генерал-майор Самойло. На восточном фронте действиями РККА против Колчака руководил бывший генерал-лейтенант барон фон Таубе, которого после его смерти сменит генерал-майор Ольдерогге. На южном фронте Деникину противостояли генерал-лейтенанты царской армии Егорьев и Селивачев. Большинство основных директив, приказов, распоряжений фронтам разрабатывал полковник царской армии Шапошников. Всего на стороне большевиков воевали 746 подполковников, 980 полковников и 775 генералов царской армии. Численность младшего офицерского состава царской армии, перешедших в РККА, составляла около 70 000 человек.
Что касается тех, кто поверил в такие лозунги большевиков, как «земля – крестьянам, фабрики – рабочим, власть – советам», то многие из них весьма скоро разочаровались в новой реальности. Вскоре после крестьянского Тамбовского восстания, в марте 1921 года в Кронштадте произошло восстание революционных матросов под лозунгом «за советы без коммунистов».
Причиной этих восстаний стало осознание обмана со стороны большевиков, которые вместо власти советов установили диктатуру своей партии, а вместо предоставления земли крестьянам – новое крепостничество. После короткой передышки НЭПа, пришедшей на смену продразверсткам (принудительному изъятию результатов их труда), коммунисты начали силой загонять всех крестьян в колхозы, подвергнув репрессиям тех, кто успел встать на ноги (раскулачивание). Колхозники отдавали результаты своего труда в обмен на дармовую зарплату, чтобы государство на заработанные от экспорта сельхозпродукции деньги могло закупать оборудование и оружие, необходимое государству мировой революции для будущей мировой войны.
Таким образом, внешние вывески и идеология режима самовластия поменялись, а крепостничество практически возродилось – даже паспорта у колхозников появились только в 1976 году. Правящая страной партия в тот момент называлась ВКП(б) – Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков). Этой аббревиатурой крестьяне и назвали установленные ей порядки – Второе Крепостное Право (большевиков).
Неудивительно, что когда сталинский СССР в 1941 году пропустил внезапный удар со стороны своего недавнего союзника – гитлеровской Германии, миллионы простых людей не горели желанием воевать за него до тех пор, пока немцы своей жестокостью не вынудили их к этому. Показательно, что как раз от имени таких людей, а не тех, кто хотел восстановления царско-помещичьих порядков, говорил недавний сталинский любимчик, герой обороны Киева и Москвы от немцев генерал Андрей Власов, который, увидев, как миллионы советских людей сдаются немцам в плен, принял предложение немецких военных создать и возглавить Русскую Освободительную Армию.
«История не поворачивает вспять. Не к возврату к прошлому зову я народ. Нет! Я зову его к светлому будущему, к борьбе за завершение Национальной Революции, к борьбе за создание Новой России», – говорил Власов, поясняя, что выступает за «возвращение народам России прав, завоеванных ими в народной революции 1917 года» (Февральской).
Однако довольно быстро он был обманут в своих ожидания – те немецкие военные, которые предлагали ему союз во имя освобождения народов России и Европы от коммунизма, не обладали такими полномочиями (часть из них была казнена после неудачного покушения на Гитлера в 1944 году, а часть встала у руля послевоенной Германии), а немецкие оккупанты быстро стали восприниматься не как освободители, а как новые захватчики.
Цена рабства и свободы
Но отмотаем время назад и порассуждаем о значении более чем двухвекового (если привязывать его окончательное утверждение к Соборному уложению 1649 года) русского рабства для исторической памяти русского народа. В 1900 году, тогда еще не красный царь, а борец с царизмом Владимир Ленин в своей статье «Русские и негры» писал:
«Про русских история говорит, что они «почти» освободились от крепостного рабства в 1861 году. Приблизительно в то же самое время, после гражданской войны с американскими рабовладельцами, освободились от рабства негры в Северной Америке. Освобождение американских рабов произошло путем менее «реформаторским», чем освобождение рабов русских. Поэтому теперь, полвека спустя, на русских осталось гораздо больше следов рабства, чем на неграх».
А что об этом можно сказать сегодня, в 2021 году, у кого сегодня больше гражданских и политических прав и более высокий уровень гражданской и политической культуры – у потомков черных рабов в Америке или белых рабов в России? Сравнение может оказаться не в пользу вторых, возможно, потому что, в отличие от них, первые отдают себе отчет в том, кем были их предки и что с ними делали их поработители. Они знают, что, когда войска свободных белых американцев захватывали для США Техас или Калифорнию, их предки находились у них в рабстве. В России же произошла аберрация исторического сознания – потомки крепостных рабов ассоциируют себя с победами иностранных царей и немногочисленной прослойки военных дворян, а не со своими реальными предками, которые были их собственностью.
Конечно, такой непопулярный взгляд сегодня сталкивается с обвинениями в стремлении лишить русский народ его величественной истории и национального самосознания. Однако именно для формирования подлинного национального самосознания необходимо попытаться понять настоящую историю народа.
Вопреки мифам об извечном рабстве русских, который поддерживается не только их недоброжелателями, но и так называемыми «патриотами», обосновывающими необходимость и пользу крепостного рабства, русские встали на путь борьбы за народоправие практически одновременно с первыми республиканскими движениями в Европе. Время, лукаво названное крепостнической пропагандой «смутным», было ничем иным как попыткой народной русской революции, не сумевшей ясно сформулировать свои цели и не завершенной до сих пор, но не раз с тех пор повторяющейся. А уже после того, как пришедшие к власти благодаря народному движению Романовы начинают лишать русских всех видов свобод, включая личную свободу большей части народа, начинается т.н. «Бунташный век» – эпоха многочисленных бунтов, которые обычно ограничивают XVII веком, но которые на самом деле продолжались до второй половины XVIII века.
Тишь да гладь, но не Божья благодать тиранического крепостничества установилась в России лишь после того, как одно за другим были подавлены многочисленные восстания против тирании Романовых и принявших власть под их именем, начиная с Петра III Гольштейн-Готторпов. Да и то, в конце 50-х годов XIX века прокатилась серия крестьянских антиалкогольных восстаний, хотя в подобное сегодня сложно поверить. Русские крестьяне восстали против их целенаправленного спаивания государством, поддерживаемым казенной церковью, которая выставляла еретиками выступавших за народную трезвость. Даже в стабильном XIX веке, накануне отмены крепостничества, десятки тысяч русских, отвергавших социальную и духовную тиранию, бежали от нее на окраины империи, как делали общины русских молокан и духоборов.
Эту замалчиваемую историю русского народного сопротивления необходимо знать и помнить. Впрочем, надо понимать, что у апологетов крепостничества существуют объективно сильные аргументы. Так, по результатам Первой русской гражданской войны начала XVII века, известной как Смута, население России сократилось почти в два раза, что было равносильно результатам аналогичной Гражданской войны в Центральной Европе, известной под именем Тридцатилетней.
С воцарения Романовых до конца XVIII века русское население возрастает примерно в 5 раз – примерно с 4 миллионов до примерно 20. К середине следующего века эта цифра возрастет еще на 15 миллионов, создав предпосылки для демографического взрыва, который начнется уже после отмены крепостничества в темпе 1,5–1,8% ежегодно, когда русские превратятся в самую молодую в возрастном отношении и многодетную (7 детей в среднем на семью, в крестьянских семьях – в районе 10) популяцию Европы. Фундамент для подобного размножения, очевидно, был заложен при Романовых. Крепостничество стало не просто ценой, которую пришлось за него заплатить, но и, возможно, его условием, учитывая то, что, обилие в популяции необузданных, «бунташных» людей не способствовало ее размножению.
Таким образом, ценой (безуспешной) борьбы за народную волю для русских было разорение страны и сокращение народа, а ценой, заплаченной за умиротворение страны и размножение народа, был отказ от гражданских прав и личной свободы и превращение большинства населения в послушных рабов. Стоит ли это заплаченной цены – философский вопрос, ответ на который каждый должен дать себе сам, исходя из своих ценностей и приоритетов.
