Высокопоставленные представители стран Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) в рамках 41-го саммита организации в Саудовской Аравии 5 января нынешнего года подписали коммюнике о единстве членов совета и завершении конфликта вокруг Катара. Подписи под документом поставили эмиры Катара Тамим бин Хамад аль-Тани и Кувейта Наваф аль-Ахмед ас-Сабах, наследные принцы Саудовской Аравии Мухаммад бин Сальман и Бахрейна Сальман бин Хамад аль-Халифа, вице-президент ОАЭ Мухаммад бин Рашид и вице-премьер Омана Фахд бин Махмуд аль-Саид. Следует учитывать, что из числа подписавших документ государств Кувейт и Оман в блокаде Катара не участвовали и не разрывали с ним дипломатические отношения.
О том, что на саммите ССАГПЗ будет принято решение нормализовать отношения с Дохой, стало известно заранее. Саудовская Аравия открыла свои наземные, воздушные и морские границы с Катаром в преддверии мероприятия. Об открытии границ сообщил глава МИД Кувейта, который выступил посредником на переговорах.
Саудовская Аравия, ОАЭ, Бахрейн и Египет разорвали дипломатические отношения с Катаром и ввели против него экономическую блокаду летом 2017 года. Это был не первый кризис между ними. Ранее, в 2013–2014 гг. Катар уже подвергался беспрецедентному давлению со стороны своих соседей и партнеров по ССАГПЗ во главе с ОАЭ и Саудовской Аравией. Это произошло после того, как Доха значительно укрепила свои позиции в исламском мире и стала превращаться в самостоятельный центр силы, бросивший вызов гегемонистским устремлениям Абу-Даби и Эр-Рияда.
После подписания в ноябре 2013 г. Эр-Риядского договора, Доха обязуется прекратить любую помощь «Братьям-мусульманам». Однако на Катар продолжали оказывать давление из Эр-Рияда и Абу-Даби, которые в марте 2014 г. отозвали своих послов из этой страны. И даже такой шаг, как высылка из Катара в Турцию всех активистов «Братьев-мусульман» в сентябре 2014 г., не привел к урегулированию конфликта. Спустя два месяца Дохе все-таки удалось наладить отношения со своими соседями.
Для этого Катару пришлось обязаться полностью разорвать связи и контакты со всеми силами, представляющими угрозу партнерам по CCАГПЗ. При этом решать, кто является этой угрозой, должны были в ОАЭ и КСА. С этого момента внешняя политика Катара фактически оказалась под контролем Саудовской Аравии и Эмиратов.
Тем не менее, Катар продолжил развивать стратегическое партнерство и выстраивать союзнические отношения с Турцией, невзирая на мнение соседей. Так, в марте 2015 года Анкара и Доха подписали соглашение о военном сотрудничестве, предусматривающее возможность размещения вооруженных сил Турции на Катаре, проведение совместных учений и военной подготовки военнослужащих. А 2 декабря 2015 года во время визита в Доху президента Турции шейх Тамим бин Хамад и Реджеп Тайип Эрдоган объявили о создании турецкой военной базы на Катаре. Кроме того, эти страны продолжили координировать усилия по поддержке сирийской оппозиции и ливийского правительства.
Естественно, продолжение курса Катара на сближение с Турцией не устраивало ОАЭ и КСА, которые посчитали, что не смогли добиться поставленных в 2013-14 гг задач и полностью заблокировать международную активность соседа. В связи с этим, в мае 2017 года ряд арабских и африканских стран во главе с ОАЭ и КСА обвинили Доху в дестабилизации ситуации в регионе, поддержке террористической и экстремистской деятельности, финансировании группировок, связанных с Ираном, а также в укрывательстве лидеров ассоциации «Братья-мусульмане» и распространении идеологии «Аль-Каиды» и «Исламского государства».
Тогда же Катару был предъявлен ультиматум – в десятидневный срок выполнить 13 требований, ограничивавших суверенитет эмирата, а также заплатить компенсацию за вред, нанесенный политикой Дохи, и в течение десяти лет отчитываться о своей деятельности. Одними из основных требований были разрыв связей с Турцией и «Братьями-мусульманами», закрытие турецких военных объектов на Катаре. Ни одно из этих требований так и не было выполнено.
Здесь следует подробнее остановиться на политике Катара, которая вызывала такое неприятие в ОАЭ и КСА. Взятый Дохой курс на поддержку «Братьев-мусульман» следует считать вполне прагматичным. Катар исходил из того, что его собственное благосостояние и прогресс будут напрямую связаны с выходом всего арабского мира на новый этап развития, которое тормозится авторитарными и деспотическими режимами. В то же время в Дохе понимали, что и западная система ценностей, и либерализм европейского образца неприемлемы в исламском мире.
Поэтому Катар сделал ставку на «Братьев-мусульман» и близкие им силы, выступавшие с позиции исламского республиканизма и демократии, которые сделали обещание плюрализма мнений, гражданские свободы и социально-политическую интеграцию при сохранении исламского фундамента общества основой своих программ.
Таким образом, среди высших политиков Катара было широко распространено мнение, что политический ислам предоставляет единственную функциональную оппозицию авторитаризму и только он способен обеспечить политические свободы и экономические преобразования в арабском мире. В то время, когда существующий социально-политический порядок арабского мира распался, Катар воспринимал исламские группы как единственную доступную силу, способную заполнить общественно-политическую пустоту, оставленную обанкротившимися режимами.
Можно ли говорить, что блокада Катара каким-либо образом заставила изменить его позиции и подходы? Ответ, по всей видимости, должен быть отрицательным. Показательно, что буквально перед самым примирением Катар активизировал свои внешнеполитические усилия, тем самым продемонстрировав, что он не намерен отказываться от своей прежней линии по поддержке своих старых союзников.
Так, в августе 2020 года состоялся визит государственного министра обороны Катара Халида бин Мухаммада аль-Аттыйя в Триполи, где было подписано соглашение с ливийским ПНС о размещении в стране катарских военных специалистов для оказания помощи в подготовке ливийских военнослужащих. Также, согласно договоренностям, ливийские курсанты будут обучаться в военных заведениях Катара, а в ливийской Мисурате откроется трехсторонний катарско-ливийско-турецкий координационный военный центр.
В свою очередь, годом ранее, в августе 2019 года, сама Доха решила расширить турецкое военное присутствие у себя в стране, договорившись с Анкарой о создании в стране второй военной базы. Следует отметить, что размещение на Катаре турецкого военного контингента летом 2017 года остудило горячие головы из Абу-Даби и Эр-Рияда, которые строили планы военной интервенции в эмират, в том числе путем привлечения ЧВК.
Вместе с тем, считая военное сотрудничество с Турцией важным элементом своей политики безопасности, Катар также сделал выводы о необходимости создания собственных вооруженных сил, способных предотвратить вторжение со стороны соседних государств. Основа концепции обороны страны в целом может соответствовать плану обороны Швейцарии 1940 года, известному как «Национальный редут».
Согласно ему, признавалась ограниченность национальных ресурсов в живой силе и вооружениях по сравнению с вероятными противниками. Поэтому задачей вооруженных сил была не оборона границ, а создание ситуации, в которой захват страны представлялся бы противнику слишком дорогостоящим в плане понесенных потерь и даже не имеющим смысла предприятием.
В рамках подобной концепции ставилась задача увеличить численность сухопутных войск Катара с 12500 до 65000 человек. На вооружение сухопутных войск стали поступать или были подписаны контракты на приобретение новейших видов боевой техники, в том числе китайских оперативно-тактических ракет BP-12A, немецких танков Leopard 2A7+, 155 мм cамоходных гаубиц PzH 2000 и бронированных машины Fennec, французских колесных БМП VBCI-2, американских РСЗО HIMARS и систем ПВО THAAD, Patriot PAC-3 и NASAMS, а также других современных видов вооружения и военной техники.
Военно-воздушные силы Катара после окончания перевооружения должны вырасти более чем в 10 раз и стать одними из сильнейших в регионе. В частности, вместо имевшихся в 2013 году 12 боевых самолетов «Мираж-2000» ВВС Катара к 2025 году должны будут располагать 120 современными истребителями – 72 американскими F-15QA Strike Eagle, 24 европейскими Eurofighter Typhoon и 24 французскими Rafale. Часть из этих самолетов уже поступила на вооружение ВВС, поставки продолжаются.
Таким образом, Катар вышел из кризиса более окрепшим, чем был до него. Доха укрепила не только вооруженные силы, но и свою экономику, прежде всего обратив внимание на развитие собственных производств, в том числе и в сфере продуктового рынка и сельского хозяйства, которые позволили эмирату частично компенсировать прерванные поставки товаров из соседних государств.
В связи с вышеизложенным, можно сделать вывод, что за нынешней нормализацией скорее всего следует ожидать новый кризис, так как Катар не только не намерен сдавать свои позиции, но и готов продолжать проводить ту же самую линию, которая и спровоцировала противоречия с соседями, при этом Доха будет продолжать укреплять собственный военный потенциал. Также вряд ли следует надеяться, что Катар будет снижать уровень сотрудничества с Анкарой ради примирения с соседями, так как руководству эмирата очевидно, что Турция, в отличие от ряда партнеров по ССАГПЗ, является не просто надежным партнером, но стратегическим союзником, а турецкое военное присутствие способно гарантировать Катару безопасность, в отличие от различных интеграционных проектов ССАГПЗ в оборонной сфере. Кроме того, пока что ничего не указывает и на то, что Доха будет жертвовать и своими отношениями с Тегераном, которые значительно окрепли во время блокады, во имя того, чтобы хоть как-то угодить соседям.
Сама нормализация происходит на фоне сохраняющегося неудовольствия Египта из-за продолжающейся поддержки Дохой «Братьев-мусульман», хотя Каир и пытается «сгладить углы», начав собственную нормализацию отношений с Триполи. ОАЭ приняли решение о восстановлении отношений с Катаром скорее вынужденно и под давлением из Вашингтона, так как сохранение блокады со стороны Эмиратов без Саудовской Аравии теряло всякий смысл.
В свою очередь, запущенный Эр-Риядом процесс примирения с Дохой, где мнение Абу-Даби было учтено не в полной мере, может рассматриваться как попытка уже «поставить на место» сами ОАЭ, которые проявляют все больше амбиций регионального лидера и угрожают доминированию КСА. Это, конечно, не приведет к разрыву между Абу-Даби и Эр-Риядом, но может способствовать очередному витку напряженности между просаудовским правительством Хади и проэмиратским Южным переходным советом в Йемене.
Наконец, можно предположить дальнейший раскол ССАГПЗ на две тройки, внутри которых будет налаживаться более тесное взаимодействие. И если «тройку» Бахрейна, КСА и ОАЭ можно уже считать фактически институционализировавшейся, то у «тройки» Катара, Кувейта и Омана также есть неплохие перспективы для углубления взаимодействия и уже имеются определенный задел, наработки и, что самое важное, близость взглядов и подходов как по выстраиванию отношений с Ираном, так и по урегулированию йеменского конфликта и неприятию роли КСА и ОАЭ как лидеров ССАГПЗ.
