Да, многочисленные русско-турецкие войны хорошо известны. Однако сведение всей палитры русско-турецких отношений только к ним вольно или невольно служит цели сокрытия неизвестных широкой аудитории страниц их истории, а вместе с ними и самой русской истории.
В начале истории
Сегодня стало модно удлинять историю России до тысячелетия, но еще в советских учебниках присутствовала глава под названием «Формирование централизованного многонационального государства в XVI веке», в которой повествовалось о возникновении геополитического феномена, отличного как от «Киевской Руси», так и от русских княжеств периода «феодальной раздробленности». Завоевание Московским государством Казанского и Астраханского ханств, включение в его состав территории Сибирского ханства, принятие его подданства Большой Ногайской ордой и кабардино-адыгскими князьями, заключение с ним договора башкирскими родами, наконец, окончательная ликвидация Новгородской республики – все это и ознаменовало формирование Российского государства с принципиально иными географией и составом населения, чем были у Древней Руси.
Отцом-основателем этого государства был царь Иван IV, также известный как Грозный, на правление которого пришлись все эти завоевания и приращения территорий. Анализ результатов его правления не является темой этой статьи – в данном случае нас интересует отношение Ивана IV к Османскому государству как во внешней политике, так и в том, что касается использования его опыта в политике внутренней.
Чтобы понять то и другое, надо прежде всего представлять, чем для того времени было Османское государство. А оно было как минимум одной из ключевых мировых держав, начиная со взятия Константинополя в 1453 году и продолжая победной поступью в Европе вплоть до поражения под Веной в 1683 году. Укоренившееся в Европе, да и в России обывательское представление изображает османский триумф как торжество дикости.
Однако принципиально иначе на эти причины смотрит современная западная академия с ее разделом «османских исследований», изучающих уникальные для своего времени политические и социальные техники османов, позволившие им стать одной из ключевых для своего времени мировых держав. Судя по всему, так же на Османов смотрел и создатель Российского государства Иван IV, который рассматривал их передовой политический опыт как пример для подражания, что ясно следует как из идеологического обоснования его правления, так и из его практик.
Что касается первого, то надо иметь в виду, что Иван IV был не просто правителем, но и политическим философом на троне. В частности, его знаменитая переписка с бывшим соратником Андреем Курбским, бежавшим от него в Литву, представляет собой обоснование взглядов оппонентов на вопросы власти: ее природу, предназначение, характер взаимоотношений правителя с подданными и т. д. Однако был в то время еще один загадочный персонаж, который позволял себе открыто излагать свои взгляды и поучать им царя, не только терпевшего это, но и претворявшего эти поучения в жизнь – Иван Пересветов. А так как в подобный либерализм Ивана Грозного многим не верится, есть версия, что под именем Пересветова писал он сам. И если Платон рассуждал об идеальном правлении как о чем-то абстрактном, то «Пересветов» видел его в конкретном образце – правлении султана Мехмета Фатиха, апология которого содержится в его «Сказании о Магмете Салтане».
Конечно, возникает вопрос – а мог ли православный завоеватель мусульманских ханств Северной Евразии и внук бежавшей от Османов византийской царевны Софии Палеолог, которому приписывают мечту о создании мировой православной империи (Третьего Рима), восхищаться не просто «басурманами», а тем, кто завоевал Константинополь? До этого мы тоже дойдем, но начнем с того, что интерес Ивана IV к опыту Османов, вероятно, был прежде всего практическим и объяснялся желанием понять причины их успеха и использовать их достижения.
Если рассматривать проблему под таким углом, можно увидеть, что Османы на несколько веков раньше, хотя и в ограниченном масштабе, стали делать то, что позже начнут делать современные западные государства. Французский философ Мишель Фуко ввел такое понятие, как «социальная фабрика», считая разновидностями таковой национальные школы, армии и остальные учреждения, которые в Новое время начали «производить» из людей, принадлежащих к разным слоям населения, представителей новых общностей. То, что кому-то может показаться вечным, не было таковым, и в до-современное время отношение к власти чаще всего определялось происхождением, особенно когда речь шла о правящем слое государства.
Османы одними из первых в Старом свете создали две «социальные фабрики» по «производству» как служителей государства, так и его правителей. Первой стал институт «девширме» (набора/отбора), наиболее известным продуктом которого были «янычары» (новые воины), а второй – султанский гарем, в котором не только рождались, но и воспитывались будущие султаны. И это стало радикальным разрывом с предшествующей тюркской традицией с ее родоплеменными воинскими объединениями и династическими браками правителей.
Ивану IV очевидно импонировал османский подход, поэтому вряд ли можно считать случайным совпадением то, что либо автор, либо читатель трудов «Пересветова» объявил войну родовой аристократии и учредил Опричнину, в которую набирались лично преданные царю люди неизвестного, часто иноземного происхождения. Институт смотра невест, противоположный династическому принципу их выбора, в Московском государстве был учрежден еще дедом Ивана IV, и его вполне можно было бы объяснить византийским, а не османским влиянием.
Однако Иван IV с его темпераментом с трудом помещался в рамки православной моногамии — его жены одна за другой или загадочно умирали, или отправлялись в монастырь, и после брака с четвертой женой церковь отказалась признавать его новые браки, так что, можно сказать, что в этом отношении он был ближе к османским султанам, чем к византийским императорам.
И тут мы возвращаемся к вопросу о непростых взаимоотношениях Ивана IV с православной церковью, которые могут объяснять его проосманскую политику. В 1551 году Иван IV провел Стоглавый собор, которым были приняты специфические для московского православия обряды (вроде двоеперстного крещения) и серьезно ограничены имущественные притязания церкви. Важно понимать, на каком фоне это происходило — в Западной Европе еще недавно много веков шла борьба между гвельфами и гибеллинами, то есть партиями, ориентирующимися на Папу Римского или на императора германо-римской империи. А в Англии в годы правления Ивана IV церковь была выведена из подчинения Папы и переподчинена королю, что ознаменовало создание Англиканской церкви и разрыв с католичеством.
Опять же, можно ли считать случайностью то обстоятельство, что именно c бросившей вызов католической церкви Англией у Московского государства в тот момент были наиболее тесные отношения, так что самого Ивана IV за глаза называли «английским царем»? Решения, принятые по инициативе Ивана IV на Стоглавом соборе, вполне укладываются в логику церковной реформации, сближающую Московию и Англию. А если учесть, что главным врагом протестантов был Рим, вдохновлявший антиосманскую Священную Лигу, неудивительно, что в религиозной войне, которая в скором времени начнется в Европе, Османы будут поддерживать протестантов.
Неудивительно и то, что со своей стороны конфронтации с Османами всячески избегал Иван IV, которого к ней подталкивали боярские круги, предлагавшие воевать против Турции, а не католического Ливонского ордена. Позже, после смерти Ивана IV боярско-церковная олигархия учредит в Московии Патриаршество, а некоторое время спустя, после замены княжеско-царского рода Рюриковичей династией Романовых, учрежденной патриархом Филаретом, отменит решения Стоглавого собора и начнет искоренять самобытную московскую версию православия. С того же момента Россия как государство действительно встанет на путь геополитической конфронтации с Османским государством. Но не русские как народ, о чем позже…
Война и мир
Но стоит ли идеализировать русско-османские отношения той поры, представляя их чуть ли не как стратегический союз? Ведь в такой образ никак не вписывается серия войн с противниками Московского государства с участием на стороне последних османов. Да, безусловно, говорить о московско-османском стратегическом союзе было бы натяжкой. Он был невозможен прежде всего потому, что антагонистом Московского государства было Крымское ханство, которое было вассалом Османского государства.
С крымцами Иван IV воевал неоднократно – в 1555 году под Астраханью, в 1556-1561 гг., когда русские войска атаковали Крымское ханство, в 1569 году, когда крымские войска пытались отвоевать Астрахань, в 1571 году, когда Девлет-Гирей вторгся в пределы Московского государства, пройдясь по ним опустошительным рейдом, и наконец, в 1572 году, когда он потерпел крупное поражение от русских войск под Молодями.
Во многих этих войнах помимо собственно крымских участвовали и османские войска, но не в качестве первой скрипки, а играя вспомогательную роль. При этом, например, во время астраханского похода 1569 года из-за разногласий с Девлет-Гиреем османские силы прекратили участие в его кампании, оставив крымских союзников одних. А когда русские войска во время походов на Крым взяли множество пленных, их командующий Адашев отделил от общей массы пленных османов и передал их очаковским османским пашам, заверив, что воюет только с крымцами, а не турками.
Откровенно говоря, можно предположить, что немногим больше желания воевать с далекой Московией было и у Османского государства, абсолютным приоритетом которого была борьба за Европу. Будь это не так, сил крупнейшей военной державы того времени, очевидно, хватило бы, чтобы смять молодую Московию, однако, так как Иван IV воздерживался от присоединения к антиосманской коалиции, Османское государство ограничивалось достаточно вялой поддержкой своего крымского сателлита. А в 1574 году новый султан Мурад III направил Ивану IV послов, после чего до конца жизни последнего войны между Османским и Московским государствами прекратились. Это стало достижением для обескровленного войнами и внутренними смутами Российского государства, которое находилось под сильным османским влиянием.
Так, один из идеологов русского национализма и при этом профессиональный искусствовед Александр Севастьянов в своей работе «Веяния Востока и праздник русской души» обстоятельно проанализировал не только непростые геополитические отношения Московского и Османского государств в XV-XVII веках, но и османское влияние на культуру Московии в таких областях, как архитектура, одежда, холодное и огнестрельное оружие, артиллерия, военные доспехи, головные уборы, царские троны, посуда, ювелирные изделия, ковры, домашняя утварь, ткани, белье. Выводы, к которым он пришел на основании этого анализа, в том числе, таковы:
«…самое сильное воздействие на русскую культуру, быт, эстетические предпочтения в XVI-XVII вв. оказывала все-таки Турция. ...до конца XVI века приоритет Турции во внешних связях Руси неоспорим. В течение всего столетия почти монопольное преимущество Турции, обусловленное как военным могуществом, так и расцветом культуры и помноженное на относительную простоту сообщения с Русью, было очевидно. ...вся верхушка русского общества, а вслед за нею и само это общество были покорены неотразимым обаянием мусульманской, восточной эстетики, разившей, сбивавшей с ног и соблазнявшей поверх религиозных барьеров и государственных границ».
Севастьянов делает еще один интересный вывод: «...принципиальная конфессиональная рознь и даже вражда была не в состоянии отвратить русских от эстетического предпочтения цивилизации Ислама». Однако в том, что касается «принципиальной конфессиональной розни», его надо принимать с учетом указанного выше.
Политика османофила Ивана IV, претендовавшего на присвоение Москвой ордынского геополитического наследия («Ханская ставка была перенесена в Кремль, Хан переехал в Кремль и Царь стал Ханом» – писали о ней русские евразийцы) действительно была враждебна мусульманским осколкам Орды, не желавшим принимать ее главенства, а потому вела к конфронтации с Османским государством, поддерживавшим своих единоверцев (впрочем, не особо активно). В то же время к лояльным мусульманам Московия Ивана IV была относительно терпима, будь то «служивые татары», создававшие свои многочисленные поселения вплоть до территории нынешнего Подмосковья, вассальные Ивану IV Касимовское ханство, Большая Ногайская орда и заключившие с ним договор башкирские племена.
Характер «принципиальной конфессиональной розни» эти отношения приобретут уже после смерти «русского гибеллина» и последнего реального правителя из княжеского рода Рюриковичей, на смену которому пришла партия «русских гвельфов» сперва в лице Бориса Годунова, и окончательно уже с воцарением Романовых. При них начинаются принуждение служивых татар к крещению с отъемом земли и крестьян у нежелающих это делать, разрушения мечетей, противодействие принятию ислама народами Поволжья и беглыми русскими крестьянами.
Все это происходит одновременно с искоренением специфической московитской формы православия, преследованиями ее стойких исповедников и закрепощением значительной части обычного русского народа. Именно в итоге этой политики Россия станет принципиальным геополитическим антагонистом Османского государства, а его культурное влияние на русских будет вытравлено и заменено на западное.
Однако в самом начале истории Российского государства для него были характерны и стремление к миру с Османами, и их всестороннее влияние на его жизнь.
